Это важно, что в Москве есть такой спектакль, как «Час восемнадцать». Его играют в маленьком подвальном зале Театра.doc, за вход тут не берут денег, всякий может записаться по телефону и прийти, а половина играющих не актеры, а режиссеры, студенты-документалисты, журналисты. Доковская команда, где сценарную группу возглавляла Елена Гремина, а режиссерскую -- Михаил Угаров (оба -- идеологи и руководители этого театра), на свои деньги поставила спектакль о случившейся полгода назад смерти в «Матросской Тишине» Сергея Магнитского, 37-летнего подследственного юриста, так и не дожившего до суда.

Спектакль называется документальным, и театр приводит в программке целый список источников, которым он пользовался: дневники и письма Магнитского, интервью, отчет наблюдательной комиссии о ситуации в наших тюрьмах и так далее. Но главный сценарный источник -- разговоры с людьми, которым есть что сказать об отечественной тюремной системе и этой истории: с заключенными и их родственниками, с врачами и следователями. Ни на кого из них не ссылаются, поскольку каждый предупредил: «без имен и диктофонов», и то, что слышат зрители, -- это, по словам Елены Греминой, «воссозданная реальность», в которую вошли и какие-то детали из интернет-обсуждений дела Магнитского на специализированных сайтах, посвященных судебной медицине.

На сцене не история дела, театр вообще оставил за скобками выяснение, из-за чего успешный юрист попал в тюрьму, как и рассуждение о том, сфабриковано его дело или имеет основания. Речь идет только о том, как случилось, что молодой и вполне здоровый человек, проведя полгода в тюрьме, умер, причем известно, что перед смертью он лежал связанный на полу безо всякой медицинской помощи. И спектакль даже не восстановление обстоятельств его смерти, а портретная галерея людей, которые к этой смерти были причастны. Прежде всего своим бездействием, отказом помочь, даже просто дав стакан кипятка.

История про кипяток для заварки лапши, в котором на суде Магнитскому отказал судья Криворучко, стала источником единственного фантастического эпизода в спектакле и единственного ударного мелодраматического хода в достаточно жестком повествовании. Театр предположил, что этот судья оказался на том свете и там вот так же попросил кипяточку, а ему отказали. Такой прямой ход должен подействовать на тех, кому до сих пор что-то было непонятно. Но, кажется, таких не осталось.

Спектакль строится как череда монологов -- все лица реальные, под своими именами, и начинается он со слов матери Магнитского Натальи Николаевны (ее речь взята из интервью радиостанции «Эхо Москвы») с рефреном: «Я обвиняю». Потом перед зрителями выходят судья Тверского суда Алексей Криворучко, дважды продлевавший арест Магнитского, следователь Олег Сильченко, отказывавший подследственному в лечении, тюремный врач Александра Гаусс, которая вместо того, чтобы помочь больному во время приступа острого панкреатита, вызвала группу усиления, надевшую на Магнитского наручники, а затем оставила его, пока не пришло время констатировать смерть. Есть еще безымянная и безучастная девушка из машины скорой помощи, фельдшер Саша, сидевший в коридоре, развлекаясь с мобильным телефоном, пока «работала» группа усиления. Еще одна судья Тверского суда -- Елена Сташина, отказавшая Магнитскому в лечении за четыре дня до смерти. Ни один из прототипов этих людей не согласился встретиться с группой, собиравшей материал.

Никого из своих героев театр не демонизирует, а смотрит на них скорее с брезгливостью: это не злодеи, а то, что называется «жлобы», причем очень узнаваемые. Скучный судья (Алексей Жиряков), занудно доказывающий, что кипяток «не его забота», раздраженный следователь с повадками братка (Руслан Маликов), ненавидящий чужую успешность, видящий всюду руку Запада и не сомневающийся, что все дело -- в зловредности и упрямстве подследственного: хотел бы жить -- сотрудничал бы со следствием. Хорошенькая врач (Маргарита Кутовая), уверяющая, что ее задача лишь в том, чтобы разоблачать симулянтов, жалующаяся на низкую зарплату и беспокоящаяся о том, что «разаттестуют» и «снимут погоны». Сухая, с поджатыми губами «другая судья» (Диана Рахимова), надменно объясняющая, что на время суда судья не человек, а его дело -- исполнять волю государства.

Вот этот самый сюжет -- о воле государства, которая вероятнее всего выразилась в прямых указаниях «сверху», ведших Магнитского от ареста до смерти, -- театр тоже оставляет за скобками. Для него важно не обобщение, а частные истории, конкретные люди, которым и указаний не нужно, чтобы оставить другого без помощи. Интонация спектакля остается спокойной, без кликушества, к которой так располагает сюжет, это скорее исследование, а роль обобщения тут выполняет вступление «От театра» в программке, заканчивающееся словами: «Если система, которая убила Магнитского и продолжает убивать людей, по-прежнему еще сильна, то хотя бы в театре мы хотим свидетельствовать против нее. Жанр спектакля -- «Суд, которого не было, но который должен быть».

Одна из последних сцен спектакля сделана совсем иначе, это этюд на физическое самочувствие, похожий на следственный эксперимент: врач объясняет, что чувствует человек, когда у него острый приступ панкреатита, а актер должен принять позу, в котором боль наименее ощутима. Запоминается определение врача: «кинжальная боль». Как говорят создатели, это этюд на проверку у зрителей ощущения чужой боли.

Такие постановки принято называть гражданским поступком. Звучит пафосно, но «Час восемнадцать» при всей своей театральной точности и лаконизме действительно скорее не представление, а именно дело, правильное и важное. В том смысле, в каком хочется ответить пошлякам, когда они говорят: «Вот ты критикуешь, а ты попробуй сам сделать что-нибудь». Театр.doc сделал.