Бывают исторические события, на десятилетия, если не на века оказывающиеся камнем преткновения в отношениях двух народов, причиной непроходящих обид, вечных претензий, предметом политического торга. История тогда обрастает таким количеством напластований, толкований, версий, что искать под этим всем "как оно вправду было" почти бессмысленно. События, которым посвящена открывшаяся на днях документальная выставка в зале Федеральных архивов, такой вечной болячкой не стали. Они то, чем и должны быть, -- история. Давно и вполне прошедшая и даже неплохо забытая. Нет, конечно, любой школьник знает из учебника про мятеж Чехословацкого корпуса на Урале, с которого принято отсчитывать начало нашей Гражданской войны. Однако даже интересующиеся историей люди примерно этим и ограничиваются. Между тем приключения Чехословацкого корпуса в России -- причудливая, фантастическая, от начала до конца невозможная, может быть, одна из самых невероятных историй богатого на коллизии XX века. Парадоксальная и в целом, и в подробностях. Например, о том, как вооруженные силы еще не рожденной Чехословакии (которая, и родившись, оказалась не самой воинственной страной) контролировали всю Транссибирскую магистраль от Урала до Дальнего Востока, а с ней и практически всю Сибирь, оказавшись, таким образом, единственной иностранной военной силой, за все исторически обозримое время в Сибири побывавшей (до того -- только Чингисхан и покорявшие Сибирь русские казаки).

Именно документальная выставка оказывается лучшим способом и очертить контуры целого, и показать детали, оттенки времени. Благодаря совместным усилиям русских и чешских архивистов целое получилось объемным. А сдержанный, элегантный дизайн -- тактичная, неагрессивная геометрия, приглушенные красно-серые тона, внятное пространственное решение -- создает у зрителя ощущение ясности и упорядоченности там, где, переходя от витрины к витрине, от документа к документу, только и думаешь: а эти-то кто? это чье воззвание? какого режима, каких очередных борцов за чистоту революции? а кто у них -- контрреволюция?

В общих чертах с Чехословацким корпусом было так. Австро-Венгрия, как известно, была на стороне Германии. Российская империя австро-венгерский фронт именовала Юго-Западным и воевала на нем несколько успешнее, нежели на германском направлении. Было много военнопленных. Но Австро-Венгерская империя к тому времени исподволь рассыпалась по причине этнического своего разнообразия, в результате же первой мировой рухнула окончательно. Среди славянских ее подданных сильны были национально-освободительные устремления, а идея общеславянского братства возбуждала представления о России как естественном патроне всех славян. Чему способствовала и внешняя политика Российской империи, за славян вступавшейся и также не чуждой панславянской романтике. Так что не все подданные Австро-Венгрии ощущали патриотический подъем, оказавшись в окопах на русском фронте. Среди чехов и словаков, живших в России, бродили идеи национального самоопределения, активисты обращались к Николаю II с соответствующими воззваниями и предложениями, в том числе и насчет формирования национальных воинских частей. Сходные настроения посещали и чехословацких военнопленных. К идее формирования из пленных национальных добровольческих дружин в России долго относились весьма прохладно, и добро было получено лишь в начале 1916 года. На условии принятия чехословаками российского подданства и преобладания в их частях русских офицеров. Русская власть, обремененная монархической этикой и оглядывавшаяся на собственные внутренние проблемы, не была готова вести подрывные игры против Австро-Венгрии, разогревая там национальные движения. (В отличие, кстати, от Германии, по отношению к России в эти игры игравшей.)

После Февральской революции формирование чехословацких частей активизировалось. Милюков призвал к созданию после войны независимого чехословацкого государства. Его временное правительство было провозглашено на митинге одного из чешско-словацких полков уже 7 марта 1917 года, тогда же "временным диктатором" был объявлен Томаш Гарриг Масарик, будущий первый президент Чехословацкой Республики. Таким образом революции двух стран причудливо переплелись, опираясь друг на друга.

Русскому Временному правительству, конечно, помимо освободительной романтики и риторики хотелось использовать чехословацких легионеров на фронте. В сентябре военное командование (Корнилов, Духонин) подписало приказ о создании отдельного Чехословацкого корпуса численностью до 30 тыс. человек, командир которого назначался по согласованию с Масариком. Союзники подталкивали и требовали продолжения войны. Было ли это умным поступком -- на фоне распада собственной армии сформировать на своей территории боеспособные, обученные, вооруженные иностранные части, подчиняющиеся мифическому пока правительству несуществующей страны? Бог весть.

Но все же до Октября была какая-то ясность: союз против общего германского врага, славянское освобождение. Когда пришли к власти большевики и заключили с немцами Брестский мир, а Украина отделилась, положение совсем запуталось. Чехи и словаки, очутившись посреди русской революции, оказались вынуждены сами определять свою позицию в смутной реальности. Их командиры делали заявления о невмешательстве во внутренние события в России -- но разве такое бывает? С кем они теперь и против кого? То большевик Антонов-Овсеенко горячо благодарит чешских легионеров за сданное республике вооружение, то французы объявляют, что создают у себя чехословацкую армию, а чехословацкое войско в России есть ее подразделение и подчиняется отныне генералу Жанену.

На самом деле, видимо, больше всего чехи и словаки хотели домой. А большевистское правительство было бы счастливо от них избавиться. Но прямой путь блокировали немцы. И началась причудливая эпопея возвращения чехословаков через Сибирь и Дальний Восток. Их погрузили в эшелоны и отправили по Транссибирской магистрали. Надо еще добавить, что не все военнопленные чехословаки вступили в добровольческие части, многие оставались в лагерях военнопленных, а лагеря для них устроили в Западной Сибири. Теперь все они собирались на Транссибе. По договоренности с большевистским правительством, перед отправкой чехословаки должны были сдать оружие, сместить контрреволюционных офицеров и назначить надежных комиссаров в сопровождение. Нарком национальностей Сталин телеграфировал в Пензу, где шли переговоры с чехами, что советская власть обещает им "всяческое содействие" при условии "их честной и искренней лояльности". Это было в конце марта 1918-го. Уже в начале апреля большевики забеспокоились и потребовали переброски чехословаков на Дальний Восток "маленькими частями, с перерывами" и полного их разоружения. Что не могло понравиться чехам и словакам, и дело не в обиженной гордости и недоверии, дело в том, что на просторах Урала и Сибири никакой внятной власти не было, а следовательно, и никаких гарантий элементарной безопасности дать никто не мог.

Дальнейшее известно: в мае при очередной попытке разоружения чехословаки восстали в Челябинске против большевиков и с того момента сделались главной опорой всех сибирских белых властей и движений. Они контролировали почти весь Транссиб, они охраняли ящики с золотым запасом Российской империи, которые потом, при сдаче колчаковцев, аккуратно передали советским представителям (чего долго не могли простить чехам русские белоэмигранты). Путь чехов и словаков домой оказался очень длинным, но все же завершился: пароходы союзников вывозили их из Владивостока постепенно (потому что где взять столько транспорта?), последний отчалил в сентябре 1920 года.

Однако и это еще не все. Были ведь и красные чехи. Те, кто прониклись идеями коммунистического интернационала и воевали за большевиков. Среди них был, между прочим, Ярослав Гашек -- и теперь дом-музей писателя имеется в городе Бугульма. Красных чехов было не так много, зато большевики с ними носились: это была реализация интернациональных порывов.

К сожалению, выставке, богато представляющей события, не хватает персонального, человеческого измерения. Как чехи и словаки прожили эти два-три буйных года в Сибири? Что привнесли от европейского уклада? Какая память живет об этих людях в семейных рассказах сибиряков?

Лишь легким пунктиром на выставке показано возвращение чехов и словаков домой, где к тому времени появилась уже независимая Чехословацкая Республика. Может быть, это сугубо архивная проблема, документы смутных лет сохраняются плохо. Может быть, этот не сделанный сейчас постскриптум развернется когда-нибудь в отдельную экспозицию. Ведь дорога на родную чехословацкую землю с Галицийского фронта через Владивосток -- это отдельная эпопея, люди ехали, плыли, шли, пробирались разными путями, иногда такими кружными, что показать их проще на глобусе, чем на карте. Они, бывалые и обстрелянные, поневоле ставшие бродягами и авантюристами, повидавшие всякого, делавшие историю России, пропустили события на родине. Они вернулись в другую, незнакомую страну, которая встретила своих блудных детей карантинами фильтрационных лагерей: очень боялись большевистской заразы.

Наконец, именно Чехословакия стала центром русской белой эмиграции. Две революции переплелись фантастически. Бессмысленно гадать, что было бы с обеими странами, если бы не оказалось столько пленных чехословаков в России, если бы русские власти трактовали их как обычных пленных, а не славянских братьев, и так далее. По правде сказать, гораздо больше хочется спросить: сколько румяных сибирячек проливали потом тайком слезы по ладным, культурным, воспитанным, домовитым чехам? Сколько граждан Чехословацкой Республики вздыхали, вспоминая мороз и румяные щечки? Сколько их, кстати, так и осело в России? И что с ними сталось потом?