Норвежец Биргер Стен, генеральный директор ООО «Майкрософт Рус», возглавляет бизнес Microsoft в нашей стране на протяжении трех последних лет. После недавнего ухода матери-основательницы российского представительства Microsoft Ольги Дергуновой он стал также и главной публичной фигурой компании в России. Беседа Биргера СТЕНА с корреспондентом «Времени новостей» Андреем АННЕНКОВЫМ шла на русском языке, которым г-н Стен неплохо владеет.

-- Уровень компьютерного пиратства в России снижается. Более того, некоторые участники российского рынка программного обеспечения полагают, что в действительности этот уровень ниже, чем сообщает аналитическая компания IDC, на отчеты которой опирается Microsoft. Совпадают ли внутренние оценки компании с выводами IDC?

-- Мы ожидаем, что уровень компьютерного пиратства в России, по оценкам IDC, в 2007 году окажется существенно ниже прежнего. Наши внутренние оценки действительно и сейчас чуть ниже, чем у IDC. Дело в том, что сам показатель уровня пиратства, как его считает IDC, относится ко всем компьютерам в России, в том числе к тем, которые были куплены пять и более лет назад. Согласитесь, что пакет Microsoft Office, установленный на компьютер в 2000 году, имеет больше шансов оказаться пиратской копией, чем Office 2007. Методика IDC учитывает и отражает такое исторически сложившееся положение дел.

Интересно посмотреть, что происходит на российском рынке сегодня, какой софт -- пиратский или лицензионный -- в России покупают именно теперь. Мы используем для такой оценки понятие unlicensed PCs. Этим термином обозначается отношение количества ОЕМ-версий лицензионных копий Windows (термин «OEM-версия» здесь означает предустановленный программный продукт, продаваемый вместе с компьютером. -- Ред.), проданных за год, к общему количеству проданных ПК. Если оценивать положение дел по показателю unlicensed PCs, оказывается, что уже больше года уровень пиратства в России, если понимать под ним продажи пиратских копий Windows, составляет менее 50% и приближается к 40% (по данным IDC, уровень пиратства в России составляет 80%. -- Ред.). Причина в том, что большинство компьютеров продаются с предустановленной операционной системой. У IDC своя методика, и мы готовы согласиться с тем, что она дает завышенные цифры. Однако это не имеет принципиального значения. То, что начинается сегодня, вот что самое интересное. Сегодня мы имеем уже около 40% использования пиратского ПО на новых ПК, а никак не 80%.

-- Значит ли это, что Россия достигла европейского уровня?

-- Средний уровень пиратства в странах ЕС составляет 36%. Показатели по странам могут сильно отличаться. В Норвегии -- 29%, в Португалии -- более 40%, в Греции -- более 60%. Думаю, что европейского уровня Россия может достичь за два-три года. Надо иметь в виду, что среднее значение показателя unlicensed PCs в Европе составляет 17%.

-- В России ужесточаются санкции за нарушение копирайта, а в мире все чаще говорят о том, что институт копирайта устарел, что он более не стимулирует должным образом развитие издательского дела.

-- Копирайт не означает запрета на копирование, он устанавливает рамки для использования контента, защищает авторское право создателя. Методы защиты копирайта, скажем, технические методы -- да, становятся все жестче. Но сами рамки, сами правила копирования строже не становятся. Наоборот. Музыканты импровизируют с хорошо известными мелодиями и свободно распространяют свои записи в Интернете. Видеозаписи можно свободно взять на YouTube. Я бы не сказал, что это мешает авторам управлять своими правами. Просто это другие права. Я вижу здесь изменение концепции копирайта, а не ее отрицание. Разве для Мадонны плохо, что ее музыку, ее мелодии исполняют и активно распространяют множество молодых людей? А для таких игроков мирового интернет-рынка, как Microsoft и Google, в свою очередь выгодно, чтобы наши веб-сайты становились средством публикации результатов творчества наших современников. Предстоит просто найти баланс между правами авторов и нынешними технологическими возможностями распространения произведений.

В России же случилась такая беда: потребительский рынок для софта был гораздо меньше, чем должен при таком населении и таком количестве программистов-разработчиков среди этого населения. Последние полгода видны конкретные доказательства того, что российские разработчики в своей стране зарабатывают больше. Наши партнеры -- ABBYY, «Лаборатория Касперского» -- сообщают о том, что люди в России стали платить за их софт. Это, по-моему, самое радостное. Пять лет мы утверждали, что из теории известно -- снижение уровня пиратства означает поступление средств в национальную промышленность. Но мы не видели наглядного подтверждения своим словам. А сейчас видим.

-- Это долгосрочная тенденция, как вы считаете? Вдруг правительство сочтет задачу выполненной...

-- Могу совершенно искренне сказать: я не знаю, в какой мере борьба за соблюдение авторских прав в России централизованна, насколько она зависит от доброй воли власти, а в какой мере является объективно развивающимся процессом. Но я знаю, что защита авторских прав в России -- это защита национального интереса, и вот почему. В Индии главная сила IT-индустрии -- это количество рабочих рук. Там очень много программистов, пишущих на С++ (язык программирования. -- Ред.), которых можно нанять за почасовую оплату. В России такого количества рабочих рук нет и никогда не будет. Здесь надо зарабатывать не количеством, а качеством инженерной и прочей интеллектуальной работы. Как же заработать на качестве продукта интеллектуального труда, не защищая прав автора? По-моему, наши власти это понимают, и вряд ли произойдет возвращение к временам, когда авторскими правами в России пренебрегали.

-- Возможен совсем другой сценарий -- за счет уничтожения компьютерных пиратов в России уровень распространения нелегального софта сократится до минимального, неустранимого уровня, и тогда бурный рост рынка софта закончится.

-- Будем надеяться, что это случится как можно скорее. Резкое движение, которое происходит в этом году, положительно влияет на бизнес иностранных и российских компаний, производящих программное обеспечение. Но, знаете, это тоже не очень хорошо. Лучше постепенно приучать и потребителя, и индустрию к тому, что за софт надо платить. Вы спрашивали на нашей пресс-конференции по итогам финансового года, в чем причина чрезвычайно высоких темпов роста Microsoft -- борьба с пиратами, эффективность предыдущей работы компании в России или общий рост рынка. Я сказал тогда, что каждый из этих факторов -- это треть успеха. Теперь я бы сказал, что это не три трети, а три половины, имея в виду, что целое бывает больше суммы частей. И обратил бы внимание на то, что мы действовали очень постепенно, годами накапливали опыт, который и дал результат в 2007 году.

-- Это правда, что у Microsoft в России есть неписаное правило: не судиться с правительственными организациями, образовательными учреждениями и СМИ, даже если достоверно известно об использовании пиратского софта? Насколько мне известно, все дела такого рода инициированы МВД.

-- Не знаю о таком неписаном правиле, но действительно мы никогда не инициировали судебное преследование нелегальных пользователей названных вами категорий. Считаю это правильным.

-- Microsoft торгует своими продуктами исключительно офлайн. Windows, например, приходит к пользователю либо вместе с компьютером, либо на диске, и никак иначе. Но ведь Интернет сегодня достаточно распространен и достаточно быстр для того, чтобы пользователь мог получить прямо на свой жесткий диск даже «большие» программные продукты. Почему вы не предлагаете потребителю такой сервис?

-- У нескольких российских партнеров есть желание торговать нашими продуктами в Сети. Совершенно разумное желание, на мой взгляд. И мы работаем над тем, чтобы это обеспечить. У Microsoft есть опыт такого сотрудничества с компанией Digital River, крупнейшим в мире онлайн-продавцом софта. Мы этот опыт изучаем и хотим применить в России. Последний месяц я этим занимаюсь. Почему бы и нет? Для страны, которая расположена в 11 часовых поясах, распространять софт через Интернет -- совершенно естественное решение.

У нас 30 офисов по всей России, от Калининграда до Владивостока. Такого количества нет нигде больше, кроме Китая. А в Канаде, стране, географически и демографически больше похожей на Россию, не то пять, не то шесть офисов. Так происходит потому, что партнерское сообщество в России слишком фрагментировано. Сейчас на рынке происходят укрупнения, крупнейшие компании сливаются. Но все равно этого пока мало, и офисов Microsoft на душу населения в России больше, чем на любом другом рынке. Конечно, распространять софт через Интернет в условиях России было бы оптимальным.

-- Какое количество компаний-партнеров, которые были бы вашими дистрибьюторами, вам кажется правильным для России?

-- Средний показатель для страны -- три дистрибьютора Microsoft. Для России, с учетом ее географических размеров, от четырех до шести. Поэтому с нашей точки зрения тенденция к укрупнению российских IT-компаний желательна. Если московская компания покупает бизнес в Екатеринбурге, это хорошо. Когда я приехал в Россию, не понимал: почему в стране нет по-настоящему больших, федерального уровня IT-компаний. Теперь понимаю и думаю, что лет через пять такие компании появятся.

-- А что именно вы поняли?

-- Есть такое понятие -- «продаваемая компания». Т.е. прозрачная компания, с открытой бухгалтерией, понятными активами и схемой работы. Такая компания может быть продана и куплена. За счет таких сделок и происходит укрупнение игроков. Нет продаваемых объектов -- нет и крупных компаний. Другая причина в том, что деятельность IT-компании в России сильно зависит от личных отношений с региональным клиентом, и эти отношения нельзя купить вместе с компанией. Само по себе это нормально и есть везде -- скажем, в случае с Accenture (крупная американская IT- компания. -- Ред.) и CITI Group тоже велика роль личных отношений между парой топ-менеджеров этих компаний. Но в отличие от США в России не найден пока рыночный механизм учета этой стороны дела при слиянии компаний. Проблема может быть решена, например, грамотным предложением опциона ключевому работнику. Думаю, две причины -- непрозрачность бизнеса IT-компаний и зависимость его от системы личных отношений -- препятствуют консолидации игроков. Но это решаемые проблемы. Через пять лет все будет совсем по-другому.

-- Российский бизнес не от хорошей жизни стал непрозрачным.

-- К сожалению, да. Не знаю, как российский бизнес в целом, но у меня ощущение, что еще четыре-пять лет, и в нашей индустрии многое изменится.

-- Microsoft -- организация, которую можно сопоставить с иным государством. У Microsoft есть своя иерархия, своя бюрократия. Сравните ее с российской бюрократией.

-- 25--30% времени у меня уходит на маркетинг российского бизнеса Microsoft внутри корпорации. Это тяжелая, но неизбежная работа. Глобальные компании, такие, как Microsoft, распределяют свои ресурсы в зависимости от того, есть ли на региональном рынке успех, есть ли прозрачность, если ли нормальная команда, которая общается со штаб-квартирой на многих уровнях. А от выделенных ресурсов зависят наши возможности здесь.

У российской команды всегда были хорошие связи со штаб-квартирой компании. Но раньше, по-моему, эти связи концентрировались в руках Ольги (бывший президент Microsoft в России и СНГ Ольга Дергунова этим летом перешла на работу в банк ВТБ. -- Ред.) и еще довольно ограниченной группы людей, два-три человека. Сейчас мы стараемся это изменить. Провели в Редмонде (в этом городе расположены кампус и штаб-квартира Microsoft. -- Ред.) «русский день». Пригласили на него 800 русскоговорящих, работающих в Редмонде, наших вице-президентов, и еще VIP из числа наших партнеров -- ABBYY, «Лаборатория Касперского» и других. Был, например, исполнительный директор «Дойче-банка» Чарльз Райан. Цель состояла в том, чтобы просто создать правильное представление о том, что такое Россия, какое значение она имеет для Microsoft. Раньше было так -- прилетает в Россию человек из штаб-квартиры, ему что-то показали, если повезло и хватило времени, то показали, например, еще и «Горбушку». Поездку в Россию мы организовывали даже для группы сразу из 30 руководителей компании. Все это хорошо, но мы решили расширить круг людей, которых, с нашей точки зрения, следует лучше информировать о России. Организм Microsoft работает так: если люди понимают, видят, что в стране есть хорошие перспективы роста бизнеса и сотрудники работают эффективно -- ресурсов выделяется больше.

Что касается российской бюрократии, то я с ней тоже общаюсь регулярно. Этого требуют многие наши проекты -- IT в здравоохранении, поставки программного обеспечения для региональных администраций, школ и др. Не сталкиваюсь с какими-либо проблемами. Многие из тех, кто приезжает сюда из-за рубежа, неодобрительно отзываются о российской бюрократии, при том, что бюрократия на их родине немногим лучше. Я знаю об анкетировании топ-менеджеров западных компаний, в котором одним из пунктов анкеты как раз был вопрос о проблемах, возникающих в России из-за неэффективной бюрократии. Так вот те, кто работает за пределами России, поставили эту проблему на третье место по значимости, а те, кто работал в России, -- на десятое. Меня эта проблема не очень беспокоит. Однако что касается малого и среднего бизнеса, то тут возможности облегчить жизнь предпринимателю еще очень значительны. Впрочем, то же самое могу сказать и о Норвегии (у Биргера Стена был свой бизнес на родине, до прихода в Microsoft он управлял работой собственной IT-компании, которую характеризует словами «норвежский Яндекс». -- Ред.). Есть международный рейтинг The Economist, который посвящен эффективности национальных бюрократий и построен на оценке числа рабочих дней, необходимых для открытия компании. Первое место у Ирландии -- четыре дня. В России требуется 63 дня.

-- Поэтому завод по производству дисков Microsoft открыла в Ирландии?

-- Ну, производство дисков есть и в России. В Ярославле. Там выпускают диски для OEM-поставок.

-- Почему этим летом, в период резко возросшего спроса, возник дефицит продуктов Microsoft?

-- Были закрыты кредитные линии для партнеров, которые вдвое превысили установленный для них лимит. Это была ошибка. Мы не приняли во внимание, что эти компании обладают активами, которые могут гарантировать их платежеспособность. Но такая компания, как Microsoft, не может рисковать. Если бы мы продолжили поставки, а потом наш партнер обанкротился, мы совершили бы еще худшую ошибку.