Под занавес уходящего года Музей архитектуры подарил прекрасно сделанную, тщательно подготовленную программу, посвященную концептуальному диалогу двух архитектурных проектов Дворца советов в Москве: хорошо известного проекта Бориса Иофана и пребывавшего в забвении проекта итальянца Армандо Бразини. Кураторы экспозиции архитектуроведы Ирина и Владимир Седовы, архитектор Паоло Мартеллотти справедливо полагают, что Бразини забыт незаслуженно. Этот мастер первой половины прошлого века, тягающийся с Пиранези в желании оживить идею Великого Рима в грандиознейших постройках, во-первых, был учителем Иофана в Риме. С 1914 по 1924 год Борис Иофан учился в римской мастерской Бразини, стараясь понять великую архитектуру прошлого вдохновенно, свободно, творчески. Во-вторых, Армандо Бразини участвовал в самом конкурсе 1931 года на Дворец советов. Он впервые предложил идею огромной башни, увенчанной фигурой вождя пролетариата. Эта идея понравилась, и после предложения Бразини вышло постановление от 10 мая 1933 года, в котором Дворец рассматривался как «пьедестал для фигуры Ленина». Башня с фигурой Ильича украшает знаменитый проект 1934 года Иофана, Щуко, Гельфрейха.

Выставка в Музее архитектуры позволяет узнать процесс проектирования башни «нового Вавилона» во всех мельчайших подробностях, оценить композиционные и формальные изыски советских проектов в сравнении с дерзким первым замыслом Бразини.

Все проекты дают очень хороший шанс немного почувствовать себя постструктуралистами и помедитировать на тему роли и значения маргиналий в гипертексте советской эпохи. Нам с историком Сергеем Никитиным, автором одной из статей о творчестве Бориса Иофана в прекрасно изданном каталоге, очень запомнились изобретательные варианты постановки Иофаном и Со наверх башни фигуры Ленина. В голове вертятся куплеты Высоцкого: «Ой, Вань, умру от акробатиков». Какие только пантомимические трюки зодчие Страны Советов себе не позволяли! В одном проекте Ильич дирижирует невидимым симфоническим оркестром («Басы! Не слышно! Подтянитесь!). В другом -- будто вахтерша из фильма «Родня» -- разучивает приемы карате. В третьем -- запрокинув голову, винтом хлещет воображаемую «синьору бутылетту». В четвертом -- простите, очевидно, застегивает пуговицы на брюках. В пятом -- характерными жестами регулировщика разруливает потоки небесного движения (на многих листах самолеты, аэропланы и дирижабли роятся вокруг поднебесной фигуры вождя буквально тучами)... Одним словом, пантомима. Маргинальное наблюдение этих акробатических па дает возможность подобрать еще одно слово, определяющее суть архитектуры дворца, -- лицедейство. Говоря об иофановских проектах Дворца советов, можно много ссылаться на великие примеры всемирной архитектуры -- Александрийский маяк, римские мавзолеи, ассирийские зиккураты, триумфальные столпы, обелиски... Однако в силу суррогатности и преступной безответственности появления идеологии Империи в XX веке воспринимаются эти коннотации и референции сквозь кулисы театра. Сколь бы грандиозными, амбициозными в желании соревноваться с Древним Римом ни были архитектурные идеи Иофана и Бразини, исторических полномочий творить советский «новый Вавилон» у них не было. С правдой Истории они были явно не в ладах. Потому формально их башни вписываются в ряд более или менее удачных высоток интернационального ар-деко. Потому содержательно проекты обоих воспринимаются в контексте актерствующей архитектурной сценографии исторических блокбастеров. (Кстати, Бразини в 1919 и 1923 годах делал декорации к фильмам «Феодора» и Quo vadis?, -- по словам Владимира Седова, «нереально монументальные».)

Мания величия так и обречена была воплотиться лишь в виртуальных спектаклях. Дворец построен не был. Но мысль о нем сопровождала Бориса Иофана всю жизнь.