Один из главных героев классического американского минимализма композитор Филип Гласс много наиграл в Москве и еще больше наговорил. В воскресенье он дал незапланированный сольный фортепианный концерт из музыки разных лет -- от культовых вещей из Glassworks до опуса 1989 года, позднее ставшего саундтреком к фильму «Часы». Публика, заполнившая скромного размера Рахманиновский зал Консерватории, почти полностью состояла из ценителей глассовского творчества. Но были и такие, кто, как много лет назад, когда музыку Филипа Гласса в этом же зале играл главный московский знаток минимализма Антон Батагов, шумно дышали, мучаясь монотонными повторениями похожих формул и не замечая изменений. А потом, что-то недовольно бормоча под нос, гордо пробирались к выходу. Техника простых звуков, интеллектуально сделанных структур, небрежно сыгранных упрямых повторений лаконичных фигур и постепенного развертывания концепций здесь до сих пор вызывает изумление и недовольство, с одной стороны, и стремление впадать в медитативный транс -- с другой.

Словно пытаясь как-то исправить эту ситуацию, скромный герой первых строчек американских чартов и эстетского нью-йоркского искусства, автор изобретательных опер и саундтреков к голливудским фильмам Филип Гласс пытался разговаривать с публикой, кажется, каждую свободную минуту. Он общался с ней перед концертами, после, между ними и во время. Он рассказывал истории о том, как индейское племя хопи носило свои пророчества в ООН, он намекал на концептуальные основы минимальной музыки, он объяснял, что типы взаимодействия визуальных, пластических и звуковых форм бывают столь разными, что действовать здесь трафаретно -- просто скучно и т.д. Кажется, ничего не говорил существенного, но работал упорно.

Главный пункт гастрольной программы Гласса выглядел, между тем, разом величественно и потерянно: вместе со своим ансамблем композитор сыграл в Москве музыку к старинному фильму режиссера Готфри Реджио «Кояанискацци» (закончен в 1983-м). Сам полуторачасовой монтажный фильм о культурах и технологиях, о мрачных пророчествах ооновских хопи, о принципах конвейера, пронизывающих современную жизнь, и разных нарушениях природного баланса демонстрировался тут же, на большом экране. Музыканты ансамбля Гласса -- клавишники, духовики, вокалисты, дирижер и аранжировщик Майкл Рисман -- были похожи на тесный круг посвященных, собравшихся в темном зале под экраном и приносящих ему, как идолу, свои только отчасти внятные профанам молитвенные подношения. Голос Альберта де Рюйтера, знаменитый глубокий голос древности, звучал в записи. Сам композитор жал басовые ноты. Опус звучал несколько более электронно, нежели на старой записи.

Компания Green Wave Music, героически устроившая московские и питерские гастроли Гласс-бэнда, объясняет, что хотела привезти другую часть концертной программы «Филип и фильмы»: цикл короткометражек (от Питера Гринуэя до Атома Эгояна) теоретически мог бы собрать гораздо больше зрителей. Но композитор, чье искусство за последние лет тридцать уже казалось и бескомпромиссным, и коммерческим, и вызывающе инновационным, и отчаянно реакционным, и насквозь идеологическим, и дизайнерским, и высоколобым, и банальным, твердо решил везти свой первый фильм из кинотрилогии, сделанной вместе с визионером и монахом Готфри Реджио. «Кояанискацци» -- это манифест если не минимализма (здесь авторство принадлежит не Глассу, а его более тихому и сумасбродному коллеге Терри Райли), то идеологических атак, превративших эстетский эксперимент в амбициозное течение. Кроме того, было хорошо видно, насколько в обеих составляющих, визуальной и музыкальной, «Кояанискацци» -- это кино про Америку, что интереснее, чем шествие тяжеловесных идей и танцы выразительных структур и плоских знаков.

Но посмотреть на манифест американской независимой культуры, ставшей частью культуры коммерческой, на обоих показах собиралось чуть больше, чем ползала. И в этой пустоте огромные картины «Кояанискацци» стали маленькими. Показалось даже, что и творчество автора двух десятков опер (в том числе одной стереоскопической), нескольких симфоний (в том числе «напетых» Брайаном Ино и Дэвидом Бирном), балетов, инструментальных концертов, песен на стихи рок-поэтов, звуковых дорожек к фильмам и церемониальной музыки (к открытию Олимпиады-84 и для будущей Культурной олимпиады-2004) опять принадлежит камерному миру гордых независимых художественных галерей или элитарных залов, вроде нашего Рахманиновского, а не масскульту. Именно так Москва представляла себе Филипа Гласса десять-пятнадцать лет назад -- таким его и увидела. Есть в этом неожиданном совпадении что-то трогательное.