Давным-давно, когда маленькая, но гордая страна еще не ассоциировалась в сознании с Панкисским ущельем и злыми боевиками, российская интеллигенция Грузию очень любила. Не конкретно, конечно, а так... абстрактно мечтательно, как герой Гришковца из пьесы «Одновременно». Просто за то, что в Грузии «рады любому гостю» и стоит тебе оказаться там, как тебя усадят за стол, нальют вина и «в твою честь споют».

А кроме грузинских песен в России любили грузинское кино. А из всего грузинского кино -- больше всего Отара Иоселиани. Как и западные классики, на фильмы которых нужно было прорываться в «Иллюзион», он снимал про всякую там некоммуникабельность, утрату корней и общую безалаберность нашей жизни. Получалось это у него как-то по-домашнему, уютно, без надрыва и метафизического холода.

Со времен «Листопада», «Пасторали» и, пожалуй, лучшей картины режиссера «Жил певчий дрозд» прошло не одно десятилетие. Иоселиани давно живет во Франции, снимает там свои фильмы, получает призы на международных фестивалях («Утро понедельника» удостоилось на последнем Берлинском фестивале «Серебряного медведя» и приза ФИПРЕССИ с такой вот формулировкой: «За очень профессиональное и элегантное изображение абсурда и скуки повседневной жизни»). И лелеет образ своего родного Тбилиси, как Фолкнер -- Йокнапатофу, прозревая его черты то в Париже, то теперь вот в Венеции. А в России его по-прежнему любят. И есть за что.

Истории Иоселиани с годами становятся все проще, суше и наивнее. Главный герой «Утра понедельника» -- Венсан, обитатель французской глубинки, отец двух сыновей, сварщик на заводе. Он ничем не выделяется из общей массы, разве что в одном. По утрам приехавшие на автобусе работяги все, как один, закуривают, чтобы за те полминуты, которые отделяют остановку от заводских ворот, успеть наскоро насосаться никотином и тут же потушить сигарету у входа, под плакатом «На территории завода курить строго запрещено». И только Венсан медлит, напоследок останавливается у проходной и неторопливо и вкусно затягивается. Однажды он помедлит чуть дольше обычного, сплюнет, развернется и, не предупредив семью, отправится в Венецию. Там подружится с таким же работягой, как и он сам, будет пить вино на крыше, подглядывать за подоткнувшими подол монашками, сгребающими во дворе монастыря скошенную траву, и проникаться духом Венеции, который, по словам его нового итальянского друга, «никогда не откроется ни одному туристу». Потом вернется во Францию и снова станет ворчать на детей за то, что жгут слишком много света, а в понедельник утром отправится на работу.

«Утро понедельника» -- очевидная дань уважения и любви классику французской комедии Жаку Тати («Мой дядюшка», «Каникулы мистера Юло»). Как и в фильмах Тати, в новой картине Иоселиани почти нет диалогов, а действие, которое не слишком заинтересованному зрителю наверняка покажется излишне монотонным, то и дело прерывается вспышками остроумных визуальных гэгов. То мальчик намочит зубную щетку, чтобы убедить маму, что почистил зубы, то смотрительница туалета в ресторанчике окажется переодетым мужчиной, то откуда ни возьмись на улицах французской деревушки появится живой крокодил и будет пойман местными ребятами, которые примутся играть с ним в святого Георгия. В самой смешной сцене фильма Иоселиани появится в качестве актера: он сыграет выморочного венецианского аристократа, который строит из себя гениального пианиста с помощью замаскированного магнитофона и угощает главного героя виски в наперсточных дозах.

Пьют в «Утре понедельника» не то что бы очень много, но постоянно. Вообще все повествование построено как история кратковременного запоя. Стресс, пьянка, алкогольное просветление на венецианской крыше и тяжелое похмелье. Выводить из всего этого мораль как-то не хочется, и когда режиссер все-таки совершает эту ошибку, показывая в финале мрачные заводские трубы и противопоставляя их солнечной Венеции, фильм стремительно теряет очки. Но пристальное внимание к повседневности и виртуозный юмор в итоге спасают дело. А актеры-непрофессионалы (почти для всех «Утро понедельника» стало первым фильмом) и вовсе достойны высшей похвалы. Как, впрочем, и режиссер, сумевший не растерять их живого обаяния и естественности.