На самом деле вопрос этот уже давно решен по умолчанию. Но поскольку идея централизации и тотального контроля никак не оставит некоторые, склонные к быстрым решениям, головы, до сих пор наиболее оптимальным типом развитием для любого вида искусства представляется создание популярного и важного художественного произведения большой формы. Ожидание этого произведения, его окучивание и селекция -- главная цель культурной политики.

В ожидании такого произведения, равно для всех понятного, всеми одобренного, всех объединившего, всем понравившегося и ставшего наконец общей ценностью нации, создаются бюджеты, программы, премии и фестивали. Хоть «Большая книга», хоть «Золотая маска», хоть «Кинотавр». А потом эксперты разводят руками -- нету что-то у нас Большого произведения. Нет мейнстрима. Есть отдельные штуки -- какие-то несерьезные и немагистральные. Сюжеты невнятные, темы неглобальные, размеры незначительные. И о каждом из таких произведений тьма мнений. Одни говорят -- гениально, другие уверяют, что отвратительно, третьи вообще смеются, четвертым кажется, что нечто все-таки есть, но... В общем, сколько людей, столько суждений, а кому верить?

Вот выделили в этом году деньги на большое кино, потому что снимают сотню маленьких «кин», а кому это надо? Родственники в восхищении, продюсер доволен, на банкете друзья обнимают за талию и жарко шепчут -- молодчина, а потом публика не идет, прокатчики отворачиваются, и три критика из пяти, посетивших премьеры, пишут, что фильм -- отстой.

А меж тем кому-то дают же премию на одном из пяти тысяч фестивалей мира, что открываются по три в день. И что? В чем польза?

А хотелось бы иметь пусть немного картин, но зато высокого качества. Чтобы посмотрел, подумал, изменил свою жизнь. Или хотя бы запомнил героя, сюжет, как-то бы вошли они в сознание народа, что ли. А то со времен «Брата» и Саши Белого никто не запоминается.

Вот «Адмирала» год назад смотрели, и что, кто его сегодня помнит? Или «Остров» -- вспомнили? Нет? Там Мамонов, который этим летом играл Грозного, в роли юродивого... Забыли, что ли?

Понятно, когда писатель сочинил роман вроде «Войны и мира», все его прочли и как-то осознали, а потом еще и в школьную программу вставили. И всем стало ясно, что вот главное направление. Или спектакль -- нельзя не посмотреть, все стоят за билетами, на работе с утра каждый высказывает свое мнение -- не про Катю «Муму», а про интересное.

Или вот телевидение. Есть один канал, так и называется -- «Первый». Кому мешало, когда все смотрели одно и то же, зато был предмет для обсуждения. А сейчас этот «Первый» вообще поди поймай, вот на моем приемнике как раз его-то и не видно, зато отлично принимает ТВ-1000 -- на любой почти кнопке.

А задача-то сплотить нацию вокруг какой-нибудь позитивной модели. Дать ей, нации, идеал, дух как-то поднять, окрылить, ну или хотя бы помочь опереться на общие базовые понятия, образы.

Вот раньше скажешь: «Карету мне, карету!», и сразу все понимают -- откуда. А сейчас уже не все. Да, у нас модернизация, изменения, но кому мешало, что цветок -- роза, поэт -- Пушкин, балет -- «Лебединое озеро». А сейчас что? Кто во что горазд, тиражи новых книг -- две-три тысячи, зато названий одних -- сотни. Да на что они? На фильм, если он не про «Яйца судьбы», вообще единицы идут, да и на «Яйца» не то чтобы всем миром. Вообще ничего всем миром не хотят...

Думаю, дело сегодня не в том, что нет общих ценностей, а в том, что ассортимент еще недостаточно расширен. Каждому игроку свой мяч, прав старик Хоттабыч. (Это я про персонажа повести Лагина, который был джинном и однажды на футбольном матче наколдовал каждому из футболистов по индивидуальному мячику, а не про магазины стройматериалов, чтобы было понятно.) Но ведь если у каждого -- свой, игре-то конец. И похоже, что да, теперь правила изменились, теперь у нас не футбол, а индивидуальные подкидывания мяча головой...

Конечно, грустно, что дети наши будут читать совсем разные книжки (если вообще читать будут)... Но тут против рожна-то не попрешь. Есть вещи, которые меняются. Вот и искусство изменилось -- оно больше не отражает народное сознание, а только сознание своего автора и группы его поддержки. Группы эти у всех разные (у кого побольше, у кого поменьше), но одной на всех уже не будет. И даже главной не будет. Много разных, и ни одна не важнее другой, как это ни печально.

Есть один нюанс -- если все равнозначны, если нет главного, то как понять -- кому давать господдержку, а кому нет? На всех-то не хватит. Но если спектакль смотрят двадцать человек, то разве можно его считать национальным достоянием? А если не в количестве дело, то как подсчитать реальное влияние? А может, и влияния нет? Тогда просто туши свет. Устои рушатся, и что -- теперь каждый будет снимать свое кино и показывать его родным и знакомым? И никакой, в сущности, разницы между профессионалами и мальчиком Васей, снявшим фильм на ручную камеру, поместившим в своем блоге рассказ или стихотворение.

Ужасный век, ужасные сердца, про это, в сущности, уже написал Жванецкий в монологе о дефиците: «Ты купил, я купил, мы его не любим -- он тоже купил. Все купили. Все ходим скучные, бледные, зеваем. Завсклад идет -- мы его не замечаем. Директор магазина -- мы на него плюем! Товаровед обувного отдела -- как простой инженер! Это хорошо? Это противно!»

Ситуация, конечно, неприятная. Однако, похоже, неизбежная.