В нашей стране балет традиционно воспринимается как музейный экспонат, предназначенный для международных выставок. Ни в коем случае нельзя его трогать руками. Литература о балете по большей части представлена однообразными мемуарами и сборниками интервью, до краев наполненными пиететом перед искусством столь высоким, что и не дотянуться до него. На таком унылом фоне книга бесед Вадима Гаевского и Павла Гершензона «Разговоры о русском балете», недавно выпущенная «Новым издательством», подлинное событие.

Вадим Гаевский -- почтенный балетный критик так называемой «старой культуры», в то же время обладающий на редкость современным мышлением. Павел Гершензон -- активный участник творческого процесса, служивший в Мариинском театре в конце 90-х -- начале нулевых. В его послужном списке внедрение в репертуар театра балетов Джорджа Баланчина, оригинальной версии «Спящей красавицы» и приглашение Уильяма Форсайта. Гершензон на поколение младше Гаевского, его манера изъясняться, по собственному признанию, «более памфлетна». Он любит передергивать, язвить, устраивать чуть ли не словесные перфомансы. Гаевский более классичен, Гершензон же тяготеет к барочной избыточности и вычурности. Однако оба говорят об одном и том же, обоих объединяет стремление оставаться честными и обаятельнейшее чувство юмора. Позиции участников диспута без обиняков обрисованы в предисловии, дополненном парой ироничных эпиграфов. Книга, таким образом, предъявляется как дискурсивный театр. Между прочим, этим возрождается древнейший жанр диалогов об искусстве: когда равноправные собеседники в свободной форме обсуждают интересующие их темы, не стремясь переспорить друг друга; единственная цель -- разобраться в предмете, единственная забота -- искусство как таковое.

На 300 страницах подробно живописуется анамнез стремительно деградирующей культуры. Подзаголовок «Комментарии к новейшей истории» прочитывается как «история болезни». Центральная тема -- взаимоотношения балета с властью, уникальный отечественный феномен. В середине прошлого века достижения танцовщиц оказались в одном ряду с рекордами спортсменов и открытиями физиков-ядерщиков. Прима-балерины вошли в элиту, хореографы принялись скрещивать балет с театром, с литературой, с эпосом, отчего родился монструозный драмбалет. Одно из самых формальных искусств должно было стать если не пропагандистским, то как минимум героическим. Проблема в том, что призрак тоталитарной эстетики до сих пор будоражит многочисленные умы, неравнодушные к патетике, духовке и нетленке. Два главных театра по-прежнему игнорируют достижения последних десятилетий, широкая публика просто не в курсе, что балет в течение ХХ века достиг невиданных прежде высот, и по-детски продолжает любить «Лебединое озеро». Причины такого положения вещей -- тема для научных изысканий. Можно предположить внутреннее сродство нормативного, иерархичного балета и абсолютистской власти -- вспомним Людовика XIV. Гаевский и Гершензон, будучи критиками и не претендуя на роль теоретиков, виртуозно деконструируют советскую мифологию, оперируя колоссальным количеством фактов, производя экскурсы в дореволюционное прошлое, в смежные области вроде архитектуры, с легкостью развенчивая расхожие стереотипы.

На примере балета выносится диагноз культуре в целом. Балет с его герметичностью, ремесленностью, зависимостью от традиции выступает в роли лакмусовой бумажки постсоветских пертурбаций национального самосознания. Диагноз неутешителен, финал книги подобен эпитафии: патологическое дурновкусие и засилье непрофессионализма тянут и без того провинциальную нашу культуру в пропасть. Гершензон прямо-таки заворожен пышным зрелищем катастрофы; Гаевский уповает на чудо, ведь история страны Россия сплошь чудесна.

Интеллигентам-русофилам лучше не прикасаться к книге и спокойно продолжать нести венки к постаменту Великого русского балета. Они непременно сочтут собеседников извращенцами, безбожно препарирующими святыни. Кто вообще эти двое, позволяющие себе перемывать кости заслуженным деятелям? А это, знаете ли, редкий в здешних краях вид -- «пуристы». Понятие вкуса для них важнее духовности, чистота формы превыше какой бы то ни было идеологии. На самом деле Гаевский и Гершензон не столько обличают современность, сколько изо всех сил защищают дорогой сердцу балет. Им, апологетам модернизма, бесконечно импонирует фигура Баланчина, предпочитавшего употреблять слово «мастер» вместо «художник» или «творец». С таким совершенным камертоном легко отделить мух от котлет. Вот только кто услышит сей аполлонический призыв?

Впрочем, «Разговоры о русском балете» отнюдь не манифест и не сборник ламентаций, а высококлассный аналитический текст, блестяще стилизованный и четко структурированный. У нас так высказываться не принято. Критика возможна, но мало кому нужна. Невостребованность, исключенность критики -- признак либо религиозной системы, либо тоталитарной. Современная отечественная культура тяготеет к религии гламура, тоталитаризму китча, о чем много говорится в книге. И хочется надеяться, что для кого-то она станет вдохновляющим образцом трезвости.