Круглую дату в этом году отмечали чаще в концертных залах, чем в театрах, -- ровно потому, что для театров композитор ничего не написал. У руководителей трупп, желающих все-таки напомнить зрителям о юбилее, было ровно два пути: поставить в афишу спектакль о самом Шопене или на шопеновскую музыку, для театра не предназначенную. Первый вариант выбрали весной в Варшаве: там Патрис Барт переложил в танец биографию композитора (см. «Время новостей» от 17 мая). Второй -- только что в Гамбурге: там поставили две одноактовки Джерома Роббинса на шопеновскую музыку, «Танцы на вечеринке» и «Концерт».

«Танцы на вечеринке», несмотря на легкомысленное название, не имеют никакого отношения к привольной танцплощадке. Это строго классический балет с виртуозными соло, с томными адажио и лишь крохотными намеками на польскую, мазурочную тему. Тут не надо забывать, что сочинялся этот спектакль для New York City Ballet, в котором Роббинс был вторым (рядом с Джорджем Баланчиным) хореографом. В 1969 году NYCB гремел в силе своей и славе -- славе труппы дистиллированно-эстетской, чеканной, легкой и величественной одновременно. И «Танцы на вечеринке» -- это портрет труппы Баланчина, какой увидел ее хореограф Роббинс: с фантастическим чувством ансамбля, но и с прописанными индивидуальностями каждого исполнителя.

Ровно таков сейчас Гамбургский балет -- также труппа, созданная и поддерживаемая волей одного гениального человека. И так, как работал NYCB с Баланчиным, так ежедневно работают гамбуржцы с Джоном Ноймайером -- в каждом спектакле превращаясь в единое целое (при этом ни один артист не жертвует своими собственными яркими качествами). Потому и портрет, написанный чужой рукой, оказался им впору.

Молодецкая удаль, транслируемая Эдвином Ревазовым, -- что-то почти гусарское: встал, широко расставил ноги, руку завел за голову -- и жест далее широк, и движение вольготно. Мелкий дьявольский вираж Тьяго Бордена -- угу, вот ровно так невысокие виртуозы обходят на поворотах карьеры и жизни вообще рослых статных молодцев: Ревазов не успел оглянуться, а Борден выпроводил его со сцены. Властная стать Анны Поликарповой, вдруг трескающаяся при обозначении польского жеста -- гамбургская императрица вспомнила, что родилась-то в России, и сделала движения еще более размашистыми, чем предполагал хореограф Роббинс и что, возможно, его бы удивило: хотя вообще-то урожденный Иеремия Рабинович в своих интервью не отрицал влияния славянских мотивов на эту свою работу, он говорил о том, что не менее сильное влияние на него имела и история американского фронтира.

«Концерт» же, сочиненный Роббинсом в 1956 году, -- шуточка с глубоким смыслом, поддающаяся лишь супертруппам. Это вроде как зарисовка нравов публики, пришедшей на фортепианный концерт: сначала действительно приходит пианист, садится за рояль, начинает играть. Потом появляются слушатели со складными стульями: рафинированный эстет, внимающий музыке благоговейно; две дамы, шуршащие пакетами из магазинов (на звук меломан оборачивается так резко, будто готов пришибить их немедленно); устрашающая энтузиастка, отвоевывающая свое место; дамочка, приведшая под конвоем терпеливо читающего газету мужа. И -- балерина, припадающая к роялю в молитвенном экстазе. Все они прорисованы дивными пародийными красками -- особенно прекрасна Балерина (Каролина Агуэро). Не то чтобы истеричка, но особа нервная и вдохновенная. Не замечающая окружающий мир в момент душевного подъема (боевая дама выдернула из-под нее стул, так Балерина осталась стоять на пуантах в сложенном виде -- так, будто сидит на воздухе, как на стуле). И внушающая сильному полу мгновенное желание поклоняться, защищать, взлетать рядом (даже если тебе уже к полтиннику и при попытке вспорхнуть ты вызываешь у окружающих лишь смех). Взгляд балета на себя и на публику; несколько усталый взгляд, надо сказать: в финале пианист бегает по сцене с сачком за всеми слушателями, что вообразили себя счастливыми бабочками-комариками, явственно желая всех переловить или разогнать как можно дальше, главное, чтобы не мельтешили.

И с каким удовольствием и какой свободой гамбургские артисты играли в эти игрушки! Не боялись быть смешными на сцене, изображать нелепых персонажей и откровенно дурачиться. Отсутствие каменного почтения к великому юбиляру -- знак конгениальности. И Роббинса (когда-то). И гамбургской труппы (сейчас).