Завершившийся во вторник в Перми фестиваль документальных фильмов «Флаэртиана» в очередной раз показал, что неигровое кино способно увлечь зрителей не меньше художественного. Другое дело, что грань между этими понятиями все менее и менее очевидна.

Спор между «пуристами» и «новаторами» стал одним из немногих острых моментов за все время фестиваля. Насколько жанр документального кино допускает элементы постановки, кастинг, режиссерскую провокацию? Надо ли предупреждать зрителей перед сеансом о том, что им покажут не реалити-шоу и не запись, сделанную через дырку в чемодане, а продукт авторского видения, художественное произведение, в котором участвуют реальные персонажи с их реальными обстоятельствами? Президент фестиваля Павел Печенкин справедливо считает, что раз уж пермский киносмотр назван в честь Роберта Флаэрти, то нет ничего преступного в том, чтобы следовать традициям великого документалиста. Который, как известно, даже в своем «Нануке с Севера» не занимался этнографией, а для собственного удобства собрал в обобщенную «дикарскую» семью посторонних друг другу, но дружелюбных к камере эскимосов.

Что-то похожее сделал и автор одного из самых интересных фильмов конкурсной программы поляк Михал Марчак. В его фильме «Край России» весьма убедительно показана идеальная, метафизическая Россия, которой зрители устроили долгую овацию, не смутившись даже пафосной концовкой с пением гимна. Сюжет фильма такой: на далекую пограничную базу, где-то за Нарьян-Маром отправляют новобранца Леху, который вообще-то хотел служить, но где-нибудь поюжнее. Пять старших пограничников, этаких русских бородачей, учат молодого уму-разуму -- не так, как это обычно происходит, а по-человечески. Учат его мотать портянки, рубить лопатой снежные блоки, ночевать в иглу, стрелять, бороться. Объясняют ему азы арктической славянской йоги, исполняют танец с саблями и наконец спрашивают: «Так в чем, Леха, смысл жизни?» После сеанса режиссер стал отвечать на вопросы и заметно разочаровал публику тем, что, оказывается, немножко смоделировал ситуацию. База настоящая, как и граница, и тысяча километров льда до горизонта, а вот пограничников Марчак собирал по всем окрестным заставам. Больше того, к моменту съемок все они уже не состояли на службе, о чем даже не было сказано бедному рядовому Лехе. Автоматы, конечно, тоже были бутафорские. Впрочем, коллеги Михала не видят тут проблемы: «Красиво? Красиво. Правдиво? Ну раз зрители поверили, значит, так быть может».

В остальном «Флаэртиана» прошла более чем мирно: при относительно полных залах и абсолютном согласии судей в том, кому отдать Гран-при -- «Большого золотого Нанука». Главный приз получила традиционная в смысле проникновения игровых элементов картина режиссеров Люси Бейли и Эндрю Томпсона «Мугабе и белый африканец». Это очень технично и гладко снятая история героически-бессмысленной тяжбы белого фермера с зимбабвийским диктатором. В течение нескольких лет правления Мугабе его темнокожие головорезы выживали из страны белых землевладельцев, обосновавшихся в Африке еще в колониальные времена. Белых вытаскивали из их домов, избивали, увозили в лес и оставляли там умирать (побои тщательно документируются). Но те упорно, чередуя интенсивную терапию с судебными заседаниями, пытались восстановить справедливость. Наконец международный трибунал обязал Мугабе прекратить бесчинства. Всеобщее ликование? Нет, избранный президент Зимбабве (он был единственным претендентом) просто наплевал на решение суда и таки вышвырнул своих победителей из их домов. Сейчас эти несчастные вместо того, чтобы уехать к родным в Европу, подают очередной иск.

Совсем по-другому Черная Африка выглядит в «Симфонии Киншасы» -- еще одном фаворите пермяков, фильме немцев Клауса Вишмана и Мартина Бэра. В этой по-африкански красочной ленте нам предлагается понаблюдать за дивным дивом -- единственным в регионе симфоническим оркестром. Жюри «Флаэртианы» отметило фильм специальным упоминанием с формулировкой «за талантливое драматургическое воплощение темы выживания». Столица демократического Конго Киншаса действительно беднейший мегаполис мира, и людям тут приходится убиваться за каждый цент. Весь состав оркестра в гражданской жизни занимается чем-то совсем далеким от музицирования, вроде продажи на улице домашнего омлета. При всем уважении к труду и проблемам темнокожих оркестрантов ни Девятая симфония Бетховена, ни «Кармина Бурана» Карла Орфа не дались им в полной мере, как бы они ни уверяли, что в божественном Людвиге им слышится пульс мамы-Африки. В гораздо большей степени они владеют другим искусством -- простой повседневной жизни. Несмотря на ужасную нищету, неустроенность и необходимость считать медяки, эти темнокожие люди -- невероятно красивые и киногеничные -- сохраняют неистребимое жизнелюбие и умение красиво себя подать. Типичная сценка из фильма: в сильно запущенном дворике сушится белье, копошатся дети, а усталая черная красотка, завернутая в немыслимой пестроты тряпку, играет на саксофоне. Вовсе не «Оду к радости», которую оркестр страшно перевирает, а что-то неуловимо-грустное и одновременно жизнеутверждающее.

Кроме конкурсного, заведомо сильного кино пермские зрители охотно посещали и более экзотические показы, на многие из которых пускали без платы. Причем большее одобрение публики заслужили даже не новинки из программ российских или польских документалистов, голландского кино о России или фильмы уважаемых членов жюри. На удивление людно и весело было на сеансах ретроспективы Кирилла Кобрина и показах Красногорского архива. Даже в сравнении с наиболее сильными фильмами «Флаэртианы» классика не только не смотрелась пыльным старьем, но и как бы приглашала новых документалистов вспомнить об эстетической стороне кино. Большая часть нынешних неигровых режиссеров, сосредоточившись на проблемной части, почти полностью избавились от попытки сделать визуальный шедевр. А это, надо признать, многим фильмам совсем не помешало бы -- тем более что средств в распоряжении киношников за столетие стало неизмеримо больше.