На сцене задник, нарисованный на холсте. На нем старые подрамники, полки со всякой всячиной, в общем, что-то вроде мастерской художника. Перед ним старая вешалка и импровизированный подиум. Входят двое, он старик в артистическом берете, она бывшая балерина с подагрическими, но по-балетному вывернутыми в стопах ногами. Он рассказывает про премию, полученную на выставке в Воронеже в 60-е, про то, каких женщин он рисовал, она показывает пируэт.

Смена декораций. Теперь на заднике квартира холостяка, книжная стенка и диван, испорченный еще в детские годы владельца, всегда горящая люстра. Нервная дама с гостинцем -- тортиком, который она не знает куда деть. Он поет. Она танцует, сидя на стуле. «А скажите честно, сколько вы зарабатываете?» -- вдруг выпаливает она сокровенное.

Следующий эпизод -- пляж, куда приходят позагорать познакомившиеся по объявлению молодые люди. Оба смущаются, но надо раздеваться. На купальнике необорванные ярлычки. Девушка нервно поддергивает купальные трусы, молодой человек пьет пиво... Потом он начинает надувать матрас, а она, подумав, -- подушку...

В кафе на автостанции пожилой мужчина расставляет на столе стаканчики с соком. Подходит грузная пожилая женщина. «Вы ко мне переедете?» -- спрашивает он. «Придется, куда деваться», -- отвечает она. «Одному жить страшно, к тому же некому постирать носки, дочь уехала в Лондон». «Носки? -- озадаченно спрашивает женщина и что-то помечает в тетрадке. -- А какой марки у вас телевизор?»

На остановке сидит мужчина с букетом сирени. Он местный фотограф-любитель, пришел проводить столичную штучку, даму из книжного клуба. Вчера они ходили по берегу озера, сегодня нужно закрепить отношения. Но как же некстати подходит автобус.

Ученик пришел на пересдачу. Молодая и очень сексуальная учительница не может удержать смущения -- юноша так неоднозначно на нее смотрит. Тут все непросто. Посыпались тетрадки, и оба их собирают... Потом она поливает цветок, а он смотрит на ее зад. Потом она стоит рядом, а он пишет ответ на вопрос билета. Потом она предлагает ему булочку. А он ей -- поцеловаться.

Два молодых человека на взморье. Зима. Один заботливо очищает скамейку, подкладывает перчатки под озябшие ягодицы. Другой задумчив и озабочен -- у него в рюкзаке сдохший накануне кот, которого надо похоронить...

Эти сюжеты и еще столько же показывают пятеро актеров. Они соавторы спектакля, вместе с режиссером Алманисом Херманисом придумавшие все сценки. После «Латышских историй», документальных рассказов о жизни современных латышей, возникла «Латышская любовь». Как говорит Херманис, его Новый Рижский театр был на гастролях во Франции, там, читая латышские газеты с объявлениями о знакомствах, труппа задумала своего рода продолжение проекта. На этот раз документальными были только тексты объявлений. А все, что происходит с героями, придумано. Но так, как это могло быть в реальности.

Сюжетов как таковых почти нет. Хотя это похоже по приемам на московский спектакль Херманиса по рассказам Шукшина, но там все-таки в основе законченные художественные произведения. Здесь ничего подобного, просто зарисовки, где главное -- детали и подробности. Немного похоже на рисунки Бидструпа -- как будто беглым карандашом намечены и чуть усилены особенности характеров. Не карикатура, но и не портрет. Шарж -- забавный и, безусловно, дружеский. Люди не виноваты, они одиноки, они нуждаются в сочувствии, они ищут поддержки и мечтают о счастье. В этом особенно уязвимы, но и милы.

Спектакль идет очень долго, с редкими в наше время двумя антрактами. Пятеро актеров только успевают менять костюмы, парики, а рабочие сцены уже выкатывают следующий холст. Херманис и его художник Моника Пормале сочиняют подобие мира современной Латвии, очень узнаваемое и в то же время условное пространство. Они любуются каждой вещью, каждой деталью. В одной из сценок хозяин квартиры, пригласивший к себе гостью, предлагает ей надеть тапочки, для чего выволакивает целый мешок обуви, и, доставая каждую пару, подробно рассказывает, что вот эти подарила родственница его покойной уже матушке, а эти он выиграл в лотерею, а эти погрыз давно умерший пес... Херманис немного напоминает этого человека -- для него дорог каждый эпизод, каждый персонаж, он сам говорит про себя: «Ну все уже знают, что у меня есть нездоровый интерес к прошлому. Такой, можно сказать, антикварный подход. Или археологический. Меня интересуют воспоминания». И ему очень интересны люди, потому-то он так хорошо умеет подметить в них характерное и типическое, чего в основном уже не умеют или не хотят делать современные писатели.

Спектакль длится, и публика, радостно воспринимавшая поначалу все находки, походки, повадки, начинает уставать... Ведь композиция абсолютно линейна, в ней нет динамики. Так гость устает от альбомов с фотографиями, когда хозяин, забыв о нем, увлекается перечнем мест и дат.

Но финал дарит неожиданную смену тональности.

Праздник песни, участники в народных костюмах. Баритон из мужского хора чувствует себя плохо, и его отпаивает водой руководительница хора женского. И вот они уже кокетничают, едят мороженое, обмениваются телефонами, но звучат литавры, пора петь финальную песню, и оба взгромождаются на лавку, чтобы лучше видеть, и запевают вместе с огромным полем известную латышскую песню... Их голоса звучат в общем хоре, они не одиноки, мужской хор приедет на спевку с женским, все будет хорошо...Тут пафос возникает так естественно и непринужденно, что диву даешься, как из маленьких историй театр сумел склеить образ Латвии, смешной и любимой, не могучей и не великой, но очень симпатичной и человечной.