Через пару недель после скандала с так пока и не случившимся назначением руководителя дагестанского отделения Федеральной налоговой службы и практически одновременно с комиссией Общественной палаты во главе с Николаем Сванидзе в самой южной российской республике побывал обозреватель «Времени новостей» Иван СУХОВ. Он старался разглядеть черты, делающие Дагестан похожим и не похожим на другие регионы страны, частью которой он является.

В последние месяцы, после советской власти

То, что Дагестан -- это крайний юг, сразу чувствуется по темпераменту. Скромный старичок-таксист на старенькой «семерке» рвет с места в аэропорту, словно сидит как минимум в «порше». И бросив руль на ходу, листает извлеченный из бардачка альбом советского издания: «Дагестан спортивный». Где-то в альбоме есть его односельчанин, который, говорят, завязывал узлом железнодорожный рельс. Спрашиваю: «Вы кризис уже почувствовали? Изменилось что-то в последние месяцы?» -- «При советской власти, конечно, лучше было. Сейчас хуже. Половина населения -- инвалиды».

Трудно считать инвалидами всех, кто не вяжет узлы из рельсов. Но говорят, не так давно в некоторых областях горного Дагестана завелся обычай жениться исключительно на девушках со справкой об инвалидности. Справка, которая покупается в поликлинике, -- хорошее приданое: пожизненная пенсия, пусть и небольшая.

У Каспийского моря ранняя весна не самое красивое время года. Снега нет, еще нет и настоящего тепла, зато ветер на приморской равнине наматывает на голые кусты вдоль обочин целлофановый мусор с оттаявших помоек. Но совсем скоро все зазеленеет, зацветут сады, можно будет ехать на шашлык в горы, или ловить форель, или увидеть настоящее, неподдельное средневековье в Дербенте или Ботлихе. А потом и море нагреется до температуры купания. И станет жалко, что туристов нет: «длинные» инвестиции боятся коррупционеров и нестабильности, сами туристы -- новостей про бомбы.

Глобальный Дагестан

О связи «страны гор» с остальной Россией гениально сказал главный поэт советского Дагестана Расул Гамзатов: «Мы никогда добровольно не входили в состав России и никогда добровольно из нее не выйдем». Эту фразу здесь любят цитировать.

Если бы тот, кто знает Дагестан только по борцам-«вольникам», или по рынкам, или по криминальной «пехоте» этнических ОПГ, отложил свои предубеждения и приехал в республику, он удивился бы ее разнообразию. Дагестан -- сложно устроенное общество. Вернее, даже несколько обществ, живущих, как выразился один мой махачкалинский собеседник, на разных коржах социального пирога, которые могут существовать одновременно в дремучем Средневековье и в XXI веке. Как раз сейчас группа московских энтузиастов запускает интернет-портал «Глобальный Дагестан» -- такие «одноклассники» для дагестанских сельских землячеств.

Когда-то давно Дагестан завоевали арабы и назначили верховного правителя -- шамхала, которому подчинялась целая система титулованных особ -- ханов, уцмиев, мейсумов, кадиев. Когда на Кавказе появились русские, шамхальский титул принадлежал кумыкскому роду с резиденцией в Тарки -- сейчас это окраина Махачкалы. К тому времени от оставленной арабами системы соподчинения оставалась лишь символическая тень. Но эта система чем-то смутно напоминала нынешнее распределение должностей -- если президент аварец, то спикер обязательно даргинец, а премьер -- кумык.

Еще в Дагестане были вольные общества, джамааты -- сельские общины, не признававшие над собой власти феодалов. «Джамааты сами собирают налоги, помогают попавшим в беду горцам, выставляют в случае войны воинов. Если горцы сами не захотят сохранять на своей земле порядок, силой заставить их сделать это невозможно. Наши люди от природы упрямы. Иначе в суровых горах мы бы не выжили. Если ты лишишь горца уважения к закону, то он превратится в абрека. А поймать абрека в наших горах будет почти невозможно. Да и поймав, наказать и при этом не сделаться врагом его рода тоже невозможно. Так начинаются смуты, после которых ханы, шамхалы и уцмии теряют свою власть», -- говорит шамхал своему наследнику в сказке молодого дагестанского писателя Заура Газиева. Это самое емкое объяснение для многого из того, что происходит в Дагестане сейчас.

В Дагестане живет 2,7 млн человек -- как во всем Ставропольском крае. Это треть официального населения Азербайджана. И две трети площади. Правда, большую часть республики, сообразно названию, занимают горы. Если бы их можно было развернуть в равнину, она бы покрыла пол-России.

Дагестан -- букет народов. Самые большие -- аварцы, даргинцы, кумыки, лезгины, лакцы и русские. Для самых маленьких вся их вселенная -- одно или два села где-нибудь в поднебесье. Они конкурируют между собой, хотя и говорят на русском -- единственном понятном языке для всех. И это соревнующееся многообразие парадоксальным образом обеспечивает относительную стабильность. За пределами Дагестана его жители чаще всего забывают о различиях и становятся земляками-дагестанцами. Встретить их можно в самых неожиданных местах. В Пензенской области, например, семь директоров совхозов -- лезгины.

"Родители платят, чтобы их детей ничему не учили"

Дагестан -- трудоизбыточный регион. Половина его населения моложе 30 лет, и население растет. В центре Махачкалы огромный двухэтажный «Детский мир», которому позавидовали бы иные региональные столицы в радиусе 300 км от Москвы. Почти в каждом квартале -- магазин свадебных платьев.

Дагестанские чиновники, как и их коллеги в Чечне и Ингушетии, имеют привычку гордиться этой молодостью и рождаемостью, как будто это их личная заслуга в прямом смысле слова. Гордиться сравнительно со стареющими и вымирающими провинциями есть чем. Но с качеством управленческого корпуса это явление связано меньше, чем с традиционным образом мысли местных жителей. Правила простые: взрослый мужчина женится на взрослой женщине, чтобы она родила ему детей, которых он должен обеспечить всем необходимым.

Но сложности с обеспечением часто начинаются прямо с роддома, где, по словам местных жителей, не рвущихся называть в таком контексте свои имена, приходится давать взятку врачу за то, что он и так обязан сделать. В принципе это не такая уж особенность Дагестана. Просто здесь система взяток стала чем-то вроде дублирующего контура налогообложения. Врач делится взяткой с начальником и так далее по команде. Оставшееся добавляется к зарплате. Примерно так живут многие воспитатели детских садов, учителя, преподаватели вузов и другие бюджетники, которым тоже надо обеспечить жен и детей.

...В середине дня из учебных корпусов Дагестанского технического университета валом валит толпа студентов -- юношей и девушек. На проходной пожилой усатый охранник жалуется заведующей кафедрой одного из факультетов, что утром опять поймал парня «в спортивке». Завкафедрой -- между прочим, молодая русская женщина -- обещает сделать внушение: университет не «качалка». Но тут же поясняет добродушно: «Каждый второй парень тренируется в спортивной секции, после занятий просто не успевают переодеться».

Спорт, видимо, рассматривается как более надежная инвестиция в будущее, чем диплом. Когда говоришь с деканом, невозможно представить, чтобы все, что говорится о дикой коррупции и падении квалификации преподавательского состава, было правдой. Но местный политолог Зубайру Зубайруев настроен очень скептически: «Наша республика -- единственное место в мире, где родители платят деньги за то, чтобы их детей ничему не учили. В этом смысле Дагестан ждет невеселое будущее». Контуры этого будущего местами уже проступают: русский язык -- дагестанский lingua franca, но даже на приглашении, отпечатанном к проведенному 9 марта форуму предпринимателей, есть синтаксические ошибки.

"Запал" в 40 тыс. человек

Рабочих мест здесь не хватало и при советской власти. Естественно, те, кто хочет учиться по-настоящему и ищет серьезную работу, едут за пределы республики: так вода вытекает из переполненного стакана. И раз уж тот, кто держит стакан, не имеет возможности убрать его из-под струи, нет смысла сердиться на воду: надо поскорее сделать так, чтобы она не залила пол, а стекала бы лучше в какое-нибудь «конструктивное русло».

«Избыточное трудоспособное население -- основа дагестанской нестабильности, -- говорит г-н Зубайруев. -- Выньте этот «запал» в 40 тыс. человек в год -- и многое встанет на свои места. Я бы на месте российского президента законодательно обязал все регионы иметь у себя чиновника в ранге вице-губернатора, который отвечал бы исключительно за размещение и трудоустройство определенной квоты дагестанцев. Все боятся кавказцев, которые приезжают заниматься неизвестно чем. Но кто их будет бояться, если они будут организованно работать? Поселите 500 человек в брошенном совхозе в той же Пензенской области, пусть выращивают овощи и скот!»

«Не обижайтесь, но дагестанцы часто активнее, энергичнее, в конечном итоге, они пьют меньше, -- соглашается махачкалинский предприниматель Халил. -- Дайте им делать то, чего не хочет или не может делать коренное население. Может быть, и демографическая ситуация выправится там, где люди вымирают».

Ясно, что это палка о двух концах: дагестанцы не сразу, но соглашаются с тем, что такой организованный приток активного и мотивированного населения может «напрячь» коренных жителей куда сильнее, чем текущая миграция. И мрачно шутят, что готовы уличить лидеров расистского Движения против нелегальной иммиграции, которое суммирует антикавказские настроения улицы среднего российского города, в нарушении собственного устава. «Мы тоже против иммиграции, мы же тоже россияне, заинтересованные в рабочих местах. В этом смысле мы хоть сейчас встанем под флаги ДПНИ -- как ты думаешь, они удивятся, увидев «черных»?»

Пока Россия принимает «трудоизбыточных» дагестанцев и без специально уполномоченных вице-губернаторов. Огромная доля нынешнего дохода семей в Дагестане -- то, что зарабатывают дагестанцы, живущие в остальных регионах. В этом смысле кризис неизбежно почувствуется -- в Дагестане нет фондового рынка, но есть поток наличности, который становится все слабее, потому что в других регионах сокращаются зарплаты и рабочие места.

Но то, что официально называют «ростом ксенофобии», напрягает дагестанцев куда сильнее, чем даже год назад: негативные эмоции явно накопились, о них говорят открыто и часто со злостью. «Я понимаю, что наши парни нередко сами этому способствуют. Но тебя лично хоть раз в Дагестане остановили для проверки паспорта только потому, что на вид ты не похож на местного? -- возмущенно спрашивает мой знакомый, отдавший лучшие годы службе в местной милиции и вышедший в отставку по ранению. -- А то, что делают с приезжими милиционеры в Москве, -- это позор для всей милицейской службы. Я их за это ненавижу, хотя сам носил ту же форму. Да и вообще российское правительство делает большую ошибку, пытаясь взбодрить русский народ этими инъекциями патриотизма. Мы ведь тоже часть страны. Извини, если тебя заденут мои слова, но почему мне, мусульманину, две недели показывают по телевизору смерть одного православного патриарха и выборы другого и при этом ни слова не говорят о мусульманских праздниках?»

Зависшее назначение

Тестом политических взаимоотношений Дагестана с федеральным центром стала попытка назначения главой УФНС по республике Владимира Радченко, неудачно предпринятая Москвой в феврале. Тест не пройден: УФНС все еще остается без главы.

Как писала газета «Время новостей», Владимир Радченко попытался выйти на работу, но был выдворен из здания под угрозой пистолета. В такси его отвезли в соседний район города и на прощание пригрозили убить, если он не уедет из республики. Тем временем у здания УФНС собрался небольшой митинг, протестовавший против "некорректного" назначения. Через несколько дней свою позицию по этому поводу обнародовал президент Дагестана Муху Алиев: по его словам, кандидатура Радченко не была согласована с ним как с главой региона и не прошла соответствующего утверждения в федеральном Министерстве финансов. В итоге Муху Алиев был принят Дмитрием Медведевым, который, по всей видимости, согласился с дагестанскими доводами: назначение Владимира Радченко отозвали.

Первую реакцию федеральных СМИ, так задевшую многих в Дагестане, отчасти спровоцировали комментарии некоторых дагестанских депутатов в Думе: началась атака на Муху Алиева, который якобы заблокировал федеральное назначение и хочет оставить лезгинское место за лезгинами. Здесь уместно вспомнить, что г-ну Алиеву остается год до истечения президентских полномочий. Поэтому любое слово, произносимое сейчас в Дагестане или о Дагестане, неизбежно трактуется как часть его собственной имиджевой кампании или как часть кампании по выдвижению вероятных сменщиков.

Любой, кто наблюдал за ситуацией дольше и внимательнее, не мог не разглядеть, что проблема возникла не между русскими и лезгинами. Если с русскими и есть проблема, то это проблема их постепенного отъезда из Махачкалы и из Северного Дагестана. А пикет у здания УФНС оказался, против ожидания, не лезгинским, а в основном аварским. Тем не менее, чтобы выразить теперь особую «лояльность» к русской общине, республика вместо уже имевшихся лезгинских кандидатур подобрала несколько русских. Но, по словам сотрудников информационно-аналитического управления президента Дагестана, движения по ним как не было, так и нет. Ситуация «зависла», и в Махачкале многие с раздражением трактуют это как попытку Москвы «наказать Дагестан за то, что «буранули» против русских».

Аналитики президента Алиева и его соратники склонны считать, что отзыв Радченко не только тактическая победа Муху Алиева, но и большая удача в общем для федеральной и региональной власти деле борьбы с коррупцией и некорректным лоббизмом. «Кто такой этот Владимир Радченко, про которого мы знаем, что он работал в УФНС Карачаево-Черкесии, специализировался на «серых» схемах, после чего был уволен и четыре года сидел без дела?» -- удивляется начальник информационно-аналитического управления президента Дагестана Абдурахман Гусейнов.

На столе у г-на Гусейнова список телефонов дагестанских руководителей, и он предлагает взглянуть в него на предмет наличия русских на руководящих должностях. Судя по фамилиям, из 31 федеральной структуры девять возглавляют этнические русские. Русский начальник не только в ФСБ, но и в регистрационной службе, в службе судебных приставов, в управлении статистики, в кадастровой службе, в управлении по техническому надзору. Два вице-премьера, федеральный инспектор по республике и прокурор Дагестана -- тоже русские, и их назначения, что характерно, не вызвали ни митингов, ни скандалов.

Даже те, кто не относит себя к горячим сторонникам президента Алиева, теперь считают: назначение лоббировали дагестанские предприниматели в Москве, группирующиеся вокруг миллиардера лезгинского происхождения Сулеймана Керимова и депутата Государственной думы аварца Магомеда Гаджиева. Пресс-служба г-на Керимова официально опровергла данные о его причастности к ситуации, но в Махачкале многие считают это кокетством. «Керимов встал на налоговый учет в Дербенте и за год заплатил 2,7 млрд подоходного налога -- это 30% всего, что собрала республика, -- усмехается политолог Зубайру Зубайруев. -- Почему бы ему в конце концов не лоббировать своего человека в налоговую?»

Главную проблему политолог видит не в отсутствии взаимопонимания между федералами и дагестанским руководством и тем более не в вопросах трудоустройства этнических русских, а в насилии как способе разрешения кадровой проблемы. Человека среди бела дня пригрозили убить, а его попытка выйти на работу чуть не привела к уличным столкновениям между людьми, пикетировавшими здание УФНС, и людьми, пытавшимися провести в него несостоявшегося начальника.

Следственный комитет, разумеется, ищет тех, кто грозил чиновнику пистолетом, -- и пока безуспешно. Но официальный Дагестан напряжен отнюдь не из-за пистолета, а из-за процедуры назначения. «Допустим, в Москве забыли об указе президента России от 1996 года, который никто не отменял и который требует, чтобы даже назначения в федеральных структурах регионов согласовывались с региональным руководством, -- предполагают сотрудники алиевской администрации. -- Но Муху Гимбатович несколько раз пытался принять участие в процедуре согласования. И почему кандидатура Радченко не была согласована даже главой ФНС с федеральным министром финансов? Вместо этого Радченко приехал в управление, зашел к одному из заместителей и стал звонить в Москву, чтобы кто-то по телефону подтвердил его полномочия. Не надо думать, что дагестанцы дикие и не знают российских законов».

В стреляющей глуши

Тем не менее знание российских законов в ситуации с Радченко явно наложилось на дагестанскую специфику. Скандал уже в своей уличной фазе выявил два тактических альянса и раскол в среде аварцев -- самого большого этнического меньшинства Дагестана, к которому принадлежит и президент, и целый ряд политиков из местной первой «десятки».

Сразу несколько очевидцев подтверждают, что в пикете вокруг здания УФНС стояли люди мэра Хасавюрта аварца Сайгидпаши Умаханова, некогда главного оппонента предыдущего главы Дагестана Магомедали Магомедова.

Эскортировать же Владимира Радченко пытались охранники другого известного аварца, в прошлом политического соратника г-на Умаханова, главы Кизлярского района Сайгида Муртазалиева.

Г-н Муртазалиев -- восходящая «звезда» дагестанской политики, спортсмен, бизнесмен. Авторитет, которого многие в силу его молодости и энергетики сравнивают с президентом Чечни Рамзаном Кадыровым. С Рамзаном Кадыровым г-н Муртазалиев, кстати, дружит. Правда, этот альянс и эти сравнения привлекают не всех. Во-первых, дагестанцы не понимают, как это их вольнолюбивые соседи позволили одному-единственному человеку скрутить их «в бараний рог»: «Лекала, найденные в Чечне, в Дагестане не сработают». А во-вторых, дагестанцев откровенно злят бывшие сепаратисты в Грозном, осваивающие федеральные дотации, пока Дагестан, который пострадал от блокады и вторжения в годы чеченской независимости, остается в тени, в том числе и в финансовом отношении.

Перед выборами в Кизлярском районе Муху Алиев просил Сайгида Муртазалиева не выдвигаться, потому что там много русских и главе района тоже хорошо бы быть русским. Но Сайгид Муртазалиев выдвинулся и выиграл. Считается, что у него большие связи не только в Чечне, но и в Москве -- в этом контексте после истории с Радченко называют Сулеймана Керимова.

15 марта этого года Сайгид Муртазалиев фактически выиграл выборы главы Цунтинского района. Это одна из аварских горных территорий, где Махачкала пыталась поддержать своего кандидата, Шамиля Гаджимурадова. Прежний префект, Гусейн Магдиев, при поддержке Муртазалиева на 6% обогнал его в первом туре. Цунтинский район -- это горная глухомань, где исход выборов вполне может решить силовой перевес на участках. Если сила не на стороне начальства, есть возможность заставить избирательную комиссию считать честно, а не так, как требуется. 7 марта, через неделю после первого тура, машину главы территориального избиркома Бежтинской зоны Цунтинского района обстреляли в 20 км к северу от Махачкалы. Но он выжил, и в минувшее воскресенье в районе была успешно зафиксирована победа муртазалиевского кандидата во втором туре.

УФНС массового поражения

Когда два аварских лидера, некогда бывшие политическими союзниками, оказались «по разные стороны баррикад» в истории с Радченко, на переговоры приехали почти все аварские политики высокого ранга, включая, как говорят, министра внутренних дел. Который, по некоторым данным, сам звонил Алексею Кудрину и пытался выяснить, давал ли тот согласие на назначение г-на Радченко.

Большая часть аварских политиков отстаивала точку зрения главы Дагестана. Но имиджевые потери в результате понесли все участники, независимо от точки зрения. Г-н Умаханов, который долгое время позиционировал себя как защитник федеральной конституции в Дагестане, поддержал президента Алиева, но вроде как оказался против федерального назначения, даже если оно и было некорректным. Г-н Муртазалиев поддержал федералов, но оказалось, что содействовал некорректному назначению. «Старшие» аварские политики, приехавшие на переговоры, оказались втянуты в чужую интригу. Сам Муху Алиев, даже если он прав в вопросах процедуры, скомпрометирован тем, что заместителем начальника УФНС работает его сын Гаджимурад, которого г-н Радченко и обвинил во всех своих злоключениях. Пострадал и имидж президента Медведева: сначала его авторитетом было подкреплено не вполне корректное назначение, а потом он фактически способствовал его отзыву, признав свою неправоту.

Историю с Радченко здесь читают стартовым выстрелом нового раунда политической борьбы. До истечения алиевских полномочий остается год, и подобные провокации, видимо, будут повторяться. «Нравится нам это или нет, Муху Алиев -- «хромая утка», -- говорит один из дагестанских политологов. -- Конкуренция за пост уже началась». «Для того чтобы минимизировать возможный негатив, Москве лучше всего прямо сейчас принять решение -- если работа Муху Гимбатовича нравится, не ждать конца полномочий, а переутвердить заранее, -- считает вице-премьер правительства Дагестана по инвестициям Максим Щепакин, которого г-н Алиев пригласил на работу из Краснодара. -- А если нет -- внести свежую кандидатуру и предупредить подковерную возню».

Вероятность второго алиевского срока оценивается пока не очень высоко, хотя явного преемника и не видно, а у нынешнего режима просматриваются если не плюсы, то хотя бы потенциальные точки роста. Судя по всему, г-н Алиев старается сохранить «равноудаленность» от местных «кланов», которые правильнее было бы назвать центрами силы. Эти центры -- аварские муниципалитеты в Кизлярском районе и Хасавюрте, мэрия Махачкалы и Южный Дагестан, к которым теперь добавилась так называемая «московская группа».

Возможно, от Алиева ждали более серьезной атаки на коррупцию -- но трудно ждать резких движений от руководителя, которого специально подбирали по признаку отсутствия серьезно эшелонированной опоры. Алиев между тем хотя бы пытается ограничить бессовестную торговлю должностями, ставшую в Дагестане традицией, и пробует создавать команду, отбирая людей по признаку профессионализма, а не этнической принадлежности и родства.

Его обвиняют в том, что он сам выбирает за дагестанцев депутатов в Госдуму, в Народное собрание и чуть ли не в муниципалитеты, заранее составляя соответствующие списки. Но президент Дагестана со времен своей карьеры в КПСС известен как сторонник «тонкой аппаратной настройки». Зато любой, кто может сравнить Дагестан с другими республиками Северного Кавказа, подтвердит, что ни в одной из них все эти вещи давно уже практически нельзя обсуждать в СМИ. В Дагестане можно -- пусть это и связано с наличием самостоятельных центров силы.

Ограниченная самостоятельность Муху Алиева -- его плюс с точки зрения Москвы, но минус с точки зрения реальных возможностей: слабости в Дагестане не прощаются. Против г-на Алиева играют и преклонные годы, хотя среди его коллег по губернаторскому корпусу есть и более старшие товарищи.

В любом случае в Дагестане приступили к обсуждению списка вероятных преемников. Тем более что при отсутствии выборов публично объявлять о желании участвовать в конкурсе в общем-то не нужно. Число участников этого VIP-парада легко превысит полтора десятка фамилий -- резервы, что называется, есть.

Три твердыни

Реальная дагестанская власть «здесь и сейчас» олицетворяется тремя зданиями на главной площади Махачкалы. Белый корпус Народного собрания, в котором находится резиденция Муху Алиева, словно опирается слева на светло-зеленый особняк МВД -- офис главы министерства Адильгирея Магометтагирова. Напротив них, за памятником Ленину, стоит серая коробка мэрии Махачкалы -- города, где живет треть Дагестана.

На площади почти каждый день проводятся небольшие пикеты -- не такая уж типичная картина для российской региональной столицы. Из разных районов приезжают люди, у которых то незаконно отобрали и продали колхозную землю, то неправильно подсчитали голоса, то отключили свет за долги, то затопили сады водохранилищем Ирганайской ГЭС.

Милиционеров и сейчас больше, чем пикетчиков, но лет пять назад их, скорее всего, сразу же попросили бы очистить площадь. А теперь к ним охотно подходят пообщаться съемочные группы и даже чиновники из «белого дома».

Но пикетчики все равно опасливо жмутся к дому «серому», рядом с которым висит большой плакат с портретом Владимира Путина и цитатой: «Увидев, как они защищают свою землю и Россию, я еще больше полюбил Дагестан и дагестанцев». Плакат, видимо, кажется им гарантией на тот случай, если милиция все-таки вдруг получит приказ разогнать пикет. В то же время кто-нибудь из пикетчиков нет-нет да и вздохнет: «От такой любви вся задница в занозах».

Это, может быть, и невежливо, но симптоматично. В 1999 году Путин заслужил уважение Дагестана тем, что не поддался панике и ввел войска. Сейчас немало людей задумывается о том, что война 1999 года «вошла в историю» и потому, что играла большую роль в путинской предвыборной кампании. А тихая война в Унцукульском районе, где почти год шли боевые действия и до сих пор стоят войска, наоборот, не попадает на экраны: кому захочется показывать, что врага так до сих пор и не победили?

Спор об обеденной молитве

С виду Махачкала -- вполне обычный динамичный город с почти миллионным населением. На улицах постоянный ремонт, пробки, новые рестораны, стройки, которые уже заморозил кризис, и стройки, которые продолжаются. В двух шагах от памятника Ленину -- медресе, в двух шагах от медресе -- супермаркет, напротив супермаркета -- паб с бильярдом. Есть кафе «Академия» -- заходишь, и даже меню приносят точно такое же, как в Москве в Камергерском переулке, но с дополнительным листом про шашлык. Вечером в порту, как новогодняя елка, светится нефтяная платформа ЛУКОЙЛа, словно сошедшая с картинки в презентационном буклете о будущих инвестициях: если кризис не скажется на ее судьбе, она скоро выйдет в море, чтобы начать пробное бурение каспийского дна в 130 км от берега.

Днем в пятницу главная мечеть Махачкалы, как центр циклона, начинает притягивать сотни мужчин. Голос муллы, усиленный динамиками на высоченном минарете, протяжно зовет на молитву. Джума-мечеть в Махачкале вмещает в себя 7--8 тыс. человек. И в пятницу-джуму порой проблематично найти свободное место. Летом молящиеся иногда заполняют даже площадь перед входом, охотно покупая у бабулек старые картонные коробки вместо молитвенных ковриков. Среди бабулек, к слову, несколько русских -- они как могут адаптируются к городу, который давно уже не похож на Махачкалу их молодости.

На молитву идут молодые и старые, бедные и богатые, в деловых костюмах и в милицейской форме. Проповедь звучит на русском -- родной язык у всех пришедших разный. Но Коран читают по-арабски -- и, по словам местных жителей, порядка 15% присутствующих понимает текст. Интересен момент, когда после пятничного рузмана наступает время обеденной молитвы: приверженцы «чистого ислама», которых здесь называют ваххабитами или салафитами, считают обеденную молитву в мечети «бидаа» -- нововведением и потому выходят из помещения до ее начала. Выходит всего несколько человек из 7 или 8 тыс. Может быть, это довольно верный социологический срез -- хотя едва ли умно было бы ставить всех выходящих на милицейский учет или считать, что все ваххабиты аккуратно ходят в Джума-мечеть.

Дагестан -- единственный регион России, законодательство которого после военных событий августа--сентября 1999 года украсилось специальным законом о борьбе с ваххабизмом. Закон не отменен, но власти начинают задумываться о его сути. Не так давно на совещании у президента министр национальных отношений Дагестана Гарон Курбанов говорил, что власти готовы разговаривать с теми из ваххабитов, которые не хотят ни с кем воевать, а хотят просто исповедовать свою религию. У некоторых чиновников появилось ощущение, что государство втянуто во внутриконфессиональный конфликт на стороне Духовного управления мусульман Дагестана, которое выступает как непримиримый противник ваххабизма и фактически помогает милиции составлять списки «неблагонадежных». Что приводит в итоге к бесконечной диверсионной войне, в которой нет выигравших.

Специфика момента в том, что традиционным для Дагестана является суфийский ислам, его еще называют тарикатизмом. Тарикатисты признают авторитет шейхов, которых в Дагестане несколько. Последователи и ученики шейхов называются мюридами -- как когда-то последователи имама Шамиля. Самый известный шейх Дагестана -- аварец Саид-апанди Чиркейский, число мюридов которого оценивают в несколько десятков тысяч человек, что, кстати, значительно больше, чем число сторонников ваххабизма. Саид-апанди считается более влиятельным, чем все Духовное управление Дагестана, которое также в основном состоит из его приверженцев. 6 марта этого года люди, которые называли себя мюридами Саида-апанди, разгромили в Махачкале магазин, в котором продавались салафитские книги.

Новые горожане

Некоторые адепты традиционного ислама полагают, что такие «воспитательные» меры отнюдь не лишние, а попытки властей начать диалог с ваххабитами могут иметь и обратную сторону, помимо видимого примирения. «В голове у ваххабитов каша, -- говорит один из сторонников традиционной религии. -- Они понимают, что апелляция к «чистому» исламу здесь не проходит: Дагестан -- один из самых религиозных регионов всего мусульманского мира, и он чтит свои традиции. Поэтому теперь они снова вспоминают об имамах прошлого -- Гази-Магомеде, Гамзат-беке, Шамиле. Но это то же самое, как если бы гитлеровцы взяли на вооружение идеологию большевизма. Эти имамы прошлого, несомненно, отвергли бы ваххабизм и расправились с его приверженцами».

Главный редактор одной из местных газет Марко Шахбанов уверен, что сторонников традиционного ислама пока неизмеримо больше, чем ваххабитов: «Но урбанизация приводит к тому, что люди из сел отрываются от своих корней. Пока еще только складывается уникальная социальная группа -- горожане в первом или втором поколении, для которых основным языком является русский, а принятой системой ценностей -- ислам (скорее всего, отличный от традиционного. -- Ред.)». У них есть представление о лучшем устройстве жизни, чем нынешнее, -- и это шариат. Если Россия не найдет способ доказать, что ее правила лучше, а дагестанцы, как и все остальные граждане, могут считать эту страну своей, ручаться за то, что Дагестан «добровольно не уйдет», не сможет никто.

По официальным подсчетам МВД республики, активных боевиков в Дагестане всего несколько десятков человек. Правда, в некоторых селах они могут мобилизовать до нескольких сот «обстрелянных» бойцов, до поры до времени мирно живущих в своих домах. Но если считать этих активных боевиков абреками, ведущих политиков -- шамхалами и уцмиями, а большие села, до сих пор живущие традиционными ремеслами и земледелием, -- вольными горскими обществами, картина вдруг сложится: «страна гор» просто живет так, как привыкла.