Больше двух веков назад русская публика узнала от Карамзина, что и крестьянки любить умеют. На исходе прошлого столетия при помощи очень длинного латиноамериканского телесериала была усвоена не менее впечатляющая мудрость -- богатые тоже плачут. Платят, мрачно уточнили тогда же продвинутые остроумцы. И, кажется, имели на то свои резоны. Именно к такому выводу подводит нас автор романа «Асфальт» (М., «Махаон»), признанный любимец как продвинутой элиты, так и простодушно грезящих о чем-нибудь «своем, но высоком» представителей среднего класса, повсеместно обэкраненный и многократно премированный актер, режиссер, драматург и -- год от года все больше и больше -- сочинитель прозаических почти бестселлеров Евгений Гришковец. Маэстро, урежьте марш!

Для начала -- похоронный. У главного героя «Асфальта», владельца отлично налаженной фирмы, занятой производством-поставкой дорожных знаков и разметкой автострад, случилась большая беда -- умер близкий человек. И не просто умер -- покончил с собой. Без видимых причин. Во всяком случае, выяснить, что же толкнуло в небытие добрую, умную, тактичную и отзывчивую женщину, долгие годы трогательно опекавшую множество своих знакомцев, трогательный персонаж (другие у Гришковца возникают лишь на обочине повествования, дабы оттенить обаяние его грешных, но милых избранников), так и не смог. Хотя разыскания проводил и глубокой рефлексии предавался. Вроде бы и нащупал нечто -- от одиночества Юля погибла. А также от человеческого равнодушия. Мы все к ней со своими печалями захаживали, исповедями разливались, сочувствия выпрашивали, а она, чудесная, прихлебывая то коньячок, то кофеек, всех выслушивала, а сама... Ох, недоглядели. И поплакаться теперь по-настоящему некому, а неприятности, как водится, ходят стаями. Выгодный подряд из-под носа уводят, верный заместитель толком разрулить ситуацию не в силах и бесперечь удрученного шефа дергает, брат покойницы, как обычно, хочет на старинного друга все сложности перевалить, очаровательница, с которой нечто похожее на роман намечалось, вроде как и понимает, что ее потенциальному партнеру худо, но, кажется, больше поглощена своими проблемами (потом выяснится -- серьезными, жизнь, понимашь, вся меняется), ну и жена тоже... Хоть лучше и не бывает, а все-таки... могла бы и... Что могла бы? Все ведь как надо делает... Как надо, но... В общем, худо, братцы, худо... Всюду поспевай (с помощью суперсекретарши), всех ублаготворяй, о деле не забывай... Да имеет ведь право и деловой человек отдаться неутешному горю?

Имеет, имеет. И расслабиться с задушевными дружбанами (тоже деловые, а может, и крутые, но одновременно трогательные и обаятельные) тоже никто не запретит. Эх, жисть наша жистянка, словами-то всего и не выговорить. Потому и будем громоздить их в немереных количествах -- на двадцать пять с гаком листов растянулась история о том, как Миша страдал после смерти Юли: сперва не мог ни пить, ни есть, а потом очень даже основательно (и со вкусом) выпивал-закусывал, делал глупости, знакомил свою предполагаемую пассию с задушевным другом, объяснял ему, как с этой норовистой особой следует обходиться, влетал в безумные истории (о, смрадное дыхание уголовщины, о, ужас телефонных угроз и зловещих стрелок!), ссорился-мирился с женой, ворошил прошлое, перебирал собственные вины, пел любимые Юлины песни и рисовал дочери лошадку. Интерьеры ресторанные, интерьеры квартирные, интерьеры офисные, интерьеры дачные, интерьеры богемные, интерьеры иногородние... Прочитанные книжки, просмотренные фильмы, творческие планы, ретрушные любови... Машины, костюмы, зажигалки, компьютеры, мобильники... (Особенно мобильники, в них, знамо дело, вся суть «современности». И быстрота, и острота, и трепет, и зависимость, и свобода. И завораживающие, как в десятках разнокачественных фильмов, сюжетные перспективы.) Вали валом -- завтра разберем. Завтра. Когда эта невесть зачем свалившаяся на бедную голову почти богатого буратино фантасмагория кончится и он снова сможет, подобно образцовым героям литературы социалистического реализма, жить и выполнять свои обязанности. В частности, лететь в тот губернский город, где назрела необходимость дать отпор коварным конкурентам, вознамерившимся отобрать у лучших в мире разметчиков асфальта их законный подряд. Не на таких напали. Нас не разгромить. Мы и страдаем на ять, и работаем на совесть. Не ради денег -- из любви к полезному и красивому делу. Образцовая секретарша своевременно забудет поменять билет (хотя шеф и рычал, что в понедельник с места не стронется) -- асфальт будет наш. И весь мир -- в придачу.

А потому можно успокоиться. С легкой улыбкой глянуть в широкое зеркало. И пенять на него не за что, рожа совсем не кривая. Наоборот, благородная и обаятельная. Ну убил однажды человека -- так ведь, во-первых, давно дело было, во-вторых, убил совершенно случайно, в-третьих, смерть настигла негодяя, который сам элементарно мог милейшего мальчика угробить, в-четвертых, герой до сих пор эту историю помнит (а ведь мог бы и забыть! полное право имел, стоит ли из-за такой мрази переживать), а в-пятых, это вообще частный эпизод, не имеющий никакого отношения к сегодняшним переживаниям хорошего человека, у которого случилось большое несчастье.

Не имеет так не имеет. Но тогда и выдумывать сей ужастик не следует. Потому что если весь остальной ласковый фальшак еще хоть как-то «оправдать» можно (ну да, все в мире сложно, с людьми всяко случается, не судите по наружности -- такие пошлости можно городить не бесконечно, но довольно долго), то убийство остается убийством, даже если описывает его нежный и удивительный Гришковец.

Но это для нас, дикарей, наивно полагающих, что способность чувствовать (страдать, мучиться, любить, плакать) хоть у крестьянок, хоть у удачливых бизнесменов не нуждается в натужных и приторных доказательствах. Если же тезис этот изначально взят под сомнение, если автору надо приласкать и утешить тех, кого он изначально за людей не считает, то тогда, конечно, другой разговор. Тогда и убийство можно сделать очередной «фишкой». Расслабьтесь, милые, если вы любите детишек и зверюшек, вообще-то предпочитаете не врать женам, способны загрустить после кончины близкого человека и помните свою чудесную юность, то простятся вам не только кабацкие отдохновения, сомнительные бизнесовые игры и повседневная нравственная тупость, но и любой скелет в шкафу.

Стартовый тираж романа «Асфальт» -- 50 000. Оно и понятно: очень своевременная книга.