Возможно ли сегодня на языке современного искусства достойно говорить о сакральном? Не ерничая, не юродствуя, не «впадая в карикатуру»? Примеров немного. У нас есть Гор Чахал с его смоделированными с помощью новых технологий образами-шифрограммами, запечатывающими в сложных визуальных метафорах божественные идеи и имена. Вадим Захаров движется по бесстрочию синтаксиса культуры, апофатическим методом доказывая истинность невыразимого. Андрей Монастырский в своих инсталляциях и акциях тем же апофатическим методом «вычитания» обнаруживает суть отсутствующего. Анатолий Осмоловский в своих абстрактно-«хлебных» «иконостасах» пытается вернуться к полноценному эстетическому переживанию искусства Древней Руси.

Родившиеся в Кемерове в начале 80-х, окончившие петербургскую художественно-промышленную академию имени Веры Мухиной художники Илья Гапонов и Кирилл Котешов рискнули новыми художественными средствами постичь самую что ни на есть традиционную иконографию христианского искусства. Открывшаяся в петербургской галерее «Глобус» при участии московской галереи «Триумф» выставка названа будто белый стих: «Пасхальный снег. Последний снег. Снежность. Пыль и снег». Деисусный чин с образом Христа-Вседержителя в центре и склоненными по сторонам от Него в молитве за род человеческий Богоматерью, Иоанном Крестителем и святыми написан на огромных холстах, не натянутых на подрамники. Основой живописи является необычный, но принципиальный для художников из Кемерова «Кузбасс-лак», переработанный уголь, используемый в гидроизоляции. Фактура получается темная, тлеющая. По аналогии с «черными» иконописными досками образы мерцают будто сквозь тысячелетнюю патину. Они словно пережили все лихо мировой истории и чудесно проявились нам, требуя несуетного и напряженного смотрения. Художники точно усвоили традиции лучших изографов Древней Руси. Фигуры святых по-дионисиевски стройные, в одеяниях с танцующими складками. А экспрессия и светоносность ликов воспринята у Феофана Грека. Это именно современная религиозная живопись, не потерявшая ни толики былой глубины, пребывающая в мудром диалоге с традицией и историей искусства новейшего времени: с евангельскими циклами Натальи Гончаровой, с работами Нольде, с археологической терапией засоренного времени в инсталляциях Ансельма Кифера. Поверх тяжело сверкающей угольной живописи (вот где кстати метафора про «черное золото») художники пустили снегопад: образы покрыты белыми пятнами -- хлопьями. На отдельные картины снегопад проецируется как видеопроекция. Еще один эмоциональный импульс задан памятью о рассеянных по российскому снежному пространству церковных руинах, о кинообразах Андрея Тарковского.

Участие в выставке галереи «Триумф» позволяет многим считать Гапонова и Котешова преемниками культивируемого этой галереей направления «новая серьезность». Это направление сформировалось на основе идеологии петербургского неоакадемизма, создателем которого был покойный Тимур Новиков. Новиков проповедовал возврат к классике, культ вечных, фундаментальных ценностей, консерватизм и томление по «Большому» имперскому стилю. При этом новиковскую «академию» спасала изящная постмодернистская ирония, переводившая неуклюжие идеи в элегантное фрондерство, а тупость консерватизма в остроумный дендизм. Тимур Петрович скончался. Ирония выветрилась. А идеология осталась как дизайнерская оболочка, в которую отлично упаковываются принятые сегодня на официальном уровне учения (в частности, «евразийство» Александра Дугина). Эту дизайнерскую оболочку, получившую название «новая серьезность», разрабатывает известный мастер декоративно-прикладного искусства Алексей Беляев-Гинтовт. На сусальное золото он накатывает черно-красные трафареты, микшируя взятые за основу фотографии с брендовыми для него темами: Дворец советов Иофана, парад физкультурников на Красной площади, Колизей, снайпер на церковной колокольне... В работах Гинтовта появляется малоприятный пафос, сигналящий о том, что во всем этом черно-сусальном мире якобы «есть нечто подлинное». В данном случае этот пафос, на деле обслуживающий пустоту, можно счесть капитуляцией художника перед серьезностью самого искусства.

Молодые Гапонов и Котешов на первый взгляд к «новой серьезности» еще как причастны. Пишут монументальные полотна драгоценным для геополитики страны кузбасским углем. Темы выбирают правильные. В их архиве мощные серии на тему шахтерской жизни. Теперь вот на православный сюжет серия. Но в отличие от Беляева-Гинтовта Гапонов с Котешовым не превращают «серьезные» темы в поощряемый сегодня на уровне официальной идеологии гламур и глянец. Шахтеры их с ранеными глазами и сутулыми фигурами хоронят погибших друзей (серия «Прощание»). Евангельские образы у них оказываются метафорой основательно подзабытой новым искусством «со-вести».

Не сомневаюсь, что Гапонов и Котешов изначально сознательно захотели вписаться в модный тренд, соответствовать модному поветрию. Однако своими талантами художники доказывают то, что в Искусстве (с большой буквы) понятие моды отменяется. Серьезность у них никакая не новая. Просто серьезность.