В год 190-летия Грозного обозреватель «Времени новостей» Иван СУХОВ рассказывает о событиях, юбилей которых стал одним из самых красочных праздников в послевоенной Чечне.

Новый символ

На этой неделе в Грозном будет открыта новая мечеть. Это несколько уменьшенная и, конечно, модернизированная копия Голубой мечети в Стамбуле. Когда она появляется в перспективе над пыльным маревом главной улицы, кажется, что ты не в России, а где-нибудь на Востоке. Купол доминирует над центром города, стройные высокие минареты пронзают небо примерно там, где еще несколько лет назад стояла советская коробка президентского дворца. Дворец не пережил двух последних войн, а мечеть стала символом их завершения. Президента Чечни Рамзана Кадырова ничуть не смущает, что в архитектурном плане мечеть не особенно вписывается в городской ландшафт и в чеченские традиции. Он горд, что она самая большая в Европе и что по праздникам молиться в ней смогут одновременно 10 тыс. человек.

Рамзан Кадыров был совсем молод, когда Грозного еще не касались разрушения. Первые снаряды попали в грозненские дома зимой 1994 года. С тех пор война не раз становилась главным жителем этого города, пока в феврале 2000-го от него не остались просто груды перемолотого и обугленного бетона почти без признаков жизни. Так что нынешний грозненский ландшафт Рамзан Кадыров создал сам практически с нуля и считает себя вправе решать, что в него вписывается, а что нет. Г-ну Кадырову, возможно, хочется в глубине души, чтобы то же относилось и к чеченским традициям, чтобы их можно было, как разрушенный город, вычистить бульдозерами и выстроить заново, полными красоты, света и беззаветной преданности.

А 190 лет назад никто, конечно, не представлял себе, что на этом месте будет стоять огромная мечеть по образцу одной из стамбульских. 190 лет назад, осенью 1818 года, здесь заканчивались последние работы по устройству новенькой крепости, которую командующий Кавказским корпусом императорской армии генерал Алексей Петрович Ермолов заложил в июне того же года, чтобы замирить неспокойные земли между Тереком и Сунжей. В октябре 1818-го укрепления уже были завершены, землянки для предстоящей зимовки вырыты, и над очагами поднимались дымы. Грозная была большой крепостью -- гарнизоном под командой полковника Грекова встали здесь девять рот егерей и 400 казаков при шести орудиях.

Терек Горыныч

190-летие Грозного, как и полагается, отметили в июне, а потом еще раз в октябре, хотя очевидно, что у чеченцев нет особенно теплых чувств к генералу Ермолову. В октябре праздновали еще и 420-летие установления добрососедских отношений между Чечней и Россией. Грозный не был, конечно, первым русским поселением на этой земле -- Россия действительно пришла сюда гораздо раньше, и даже 420 лет, вполне возможно, мало для точной оценки. Историки казачества считают, что еще в XV веке, при великом московском князе Иване III, ушла от княжеской опалы сюда, в глухие кавказские предгорья, на Терек и Сунжу, воронежская станица Червленый Яр и положила начало гребенскому казачеству. Уже тогда в устье Терека было поселение, в котором жили в том числе и русские: полукупцы, полуразбойники. Поселение называлось по-сибирски -- Тюмень. Сибирь тогда еще не принадлежала России. В 1579 году Ермак совещался при волжских низовьях с двумя другими атаманами. Посоветовавшись, они разделились -- Ермак отправился завоевывать Сибирское ханство, а двое других решили остаться на Каспии: один на Яике (нынешний Урал), а другой -- в Тюмени. Эту каспийскую Тюмень потом стали называть Терки, по реке, в устье которой она и стояла.

Еще один Терский городок находился совсем недалеко от нынешнего Грозного, у места, где в Терек впадает Сунжа. Эту крепость поставили по приказу царя Ивана Грозного, внука Ивана III, судя по всему, в 1567 году. Москва тогда уже всерьез посматривала на юг -- в 1556 году Иван Грозный со второй попытки взял Астрахань и присоединил Астраханское ханство к своим владениям. Астраханское ханство по своим очертаниям мало походило на нынешнюю Астраханскую область, и Терек служил его южным рубежом, поэтому казачья жизнь, которая еще недавно происходила совершенно независимо от Москвы где-то в неведомых странах за степями и реками, стала живо интересовать царя. Второй женой Грозного, после смерти царицы Анастасии, была дочь кабардинского князя Темрюка Идарова Мария -- посватав княжну за русского царя, Кабарда, западный сосед Астрахани, изъявила желание дружить.

Поэтому чеченско-казачье приграничье приобрело, как принято говорить сейчас, геополитическую важность. «Ой ты батюшка наш, православный царь,/ Чем ты нас подаришь, чем пожалуешь?» -- спрашивают у Ивана Грозного гребенские казаки в старинной песне, записанной исследователями Кавказа в XIX веке. Царь отвечает им таким же былинным напевом: «Подарю я вас, казаченьки, да пожалую/ Рекой вольной, Тереком Горынычем,/ Что от самого гребня до синя моря,/ До синего до моря до Каспийского». Гребнем за частокол высоченных снежников прозвали Кавказский хребет люди, глаз которых из поколения в поколения не видел никаких возвышенностей серьезней среднерусских березовых пригорков. А Терек -- Горыныч по отчеству, потому, что вытекает из гор. Змей с малоприятным характером, давний враг сказочных витязей, разбойник и похититель красавиц, надо полагать, тоже гнездился где-то в горах.

Война в эпизодах

Терский городок на Сунже уже очень скоро, в 1599 году, пришлось ликвидировать -- об этом распорядился Борис Годунов, уступая требованию турецкого султана Магомета III. Дело в том, что Турция была одной из трех сверхдержав этого региона, соперничавших за владычество на Кавказе. Помимо Турции и России, которая еще только заявляла издали свои претензии, был еще древний и мощный Иран, владевший двумя третями теперешнего Закавказья. Турция же, как это ни парадоксально для современного человека, знающего ее в скромных очертаниях Анатолии, считала тогда своим практически весь берег Черного моря и солидный кусок Краснодарского края, вплоть до Ейска. Традиционная, кинематографическая казачья Кубань еще в начале XIX века считалась турецкой границей. Ее нельзя было пересекать русским военным партиям, преследовавшим закубанских горцев, которые уходили за реку с добычей и пленниками.

А в веке XVI и даже в XVII российское присутствие на Кавказе только намечалось. В 1594 году царь Федор Иоаннович послал в Дагестан 2500 человек войска под началом воеводы Хворостинина. Хворостинин соединился с казаками на Тереке и взял большой кумыкский город Тарки -- сегодняшнюю Махачкалу. Московский воевода пришел в такую даль по просьбе грузинского царя, чтобы вместе с ним «сделать утеснение» кумыкам, вассалам персидского шаха. В Тарках должен был сесть на княжение сват грузинского царя, но как его ни ждали, он не явился. Не явилось и подкрепление. Хворостинин решил отойти на Терек, но на обратном пути отряд подвергся почти полному истреблению местными жителями: вернуться смогли немногие. В 1604 году примерно такая же участь постигла экспедицию воевод Бутурлина и Плещеева, посланных уже Борисом Годуновым с той же туманной целью -- встретиться с грузинами. Из десятитысячного отряда почти 7 тыс. человек были убиты на обратном пути из Тарков на Терек. Участь тех, кто попал в плен, оказалась немногим лучше.

Катастрофа Бутурлина и Плещеева надолго отбила у московских полководцев охоту к экспедициям на Кавказ, но казачьи станицы на Тереке продолжали жить, сражаться и пахать землю. «Укрепление -- это камень, брошенный в поле: дождь и ветер снесут его. Станица -- это растение, которое впивается в землю корнями и понемногу застилает и охватывает все поле», -- говорили о них горцы.

В 1712 году Петр I велел гребенским казакам с Сунжи перебраться на Терек, и гребенцы заложили на левом берегу реки пять станиц -- Червленная, Щедринская, Новогладковская, Старогладковская и Курдюковская. Все они до сих пор значатся на карте Чечни. При Петре же происходит первое военное столкновение между российской регулярной армией и чеченцами: летом 1722 года во время Персидского похода отряд рейтар бригадира Ветерани отправляется в «поиск» в район нынешней чечено-дагестанской границы, натыкается на засаду и несет потери. В ответ царь отправляет в Чечню калмыкских всадников верного ему хана Аюка.

В 1732 году императрица Анна Иоанновна, опасаясь союза Турции и Персии, согласилась уступить Персии приморские провинции нынешнего Азербайджана, отобранные у шаха Петром во время Персидского похода. Горцы, жившие к северу от Кавказского хребта, немедленно ответили волнениями, надеясь, что русские уйдут совсем. Весной 1732 года русский отряд из 500 солдат под командой полковника Коха отправляется навстречу десяти тысячам чеченцев, собравшихся в районе сегодняшнего Хасавюрта. Противники встречаются в густом лесу, бой длится весь день, и Коху едва удается спастись, потеряв почти половину отряда убитыми: к этому моменту у русских еще почти нет опыта спецопераций в горно-лесистой местности.

На следующий год чеченцы показывают, что они готовы воевать с любым противником, который осмеливается вступить в их леса. 25-тысячное конное войско турецких вассалов -- крымских и кубанских татар -- по приказу султана отправилось через Чечню в Дагестан на соединение с шахом. На Сунже их встретил в десять раз меньший русский отряд под командованием принца Гессен-Гамбургского, князя Волконского и генерала Еропкина. Горстка русских опрокинула громадную татарскую армию, но из-за ошибок командования не смогла воспользоваться победой. Часть татарского скопища во главе с крымским ханом ринулось в Большую Чечню через лесистую теснину за Сунжей и была почти полностью уничтожена горцами в месте, которое до сих пор известно, как Ханкала. По преданию, в честь своей победы чеченцы сложили там башню, названную «ханской крепостью».

По Генджинскому трактату 1735 года Россия отказалась от всех земель, отвоеванных у Персии Петром Великим, и на несколько десятилетий вновь уступила Дагестан. Зато на Тереке были заложены пограничная крепость Кизляр и еще три новые станицы: Каргалинская, Дубовская и Бороздиновская -- та самая, которая в 2005 году считалась уже преимущественно аварской и после зачистки, проведенной там неустановленными чеченцами в военной форме, почти в полном составе бежала в Дагестан.

Выученные названия

Это только кажется, что топонимика Чечни и Дагестана стала известна в России только в последние 10--15 лет, когда там шла война, которую показывали по телевизору. Они на слуху уже больше 200 лет -- Ханкала, Атаги, Гехи, Рошни-Чу... И многие вещи, которые происходили тогда, происходят и сейчас. В 1783 году равнинные чеченцы, которые до прихода в эти края России считались вассалами кумыкских князей, попросили у командующего Кавказским корпусом генерал-поручика Павла Сергеевича Потемкина, кузена знаменитого светлейшего князя, позволения селиться на землях между Тереком и Сунжей. А взамен обещали обеспечивать передовую линию постов на подступах к русским станицам и крепостям на Тереке. Так появилось деление чеченцев на «мирных» и «немирных», сохраняющееся, кажется, и до сих пор. Пока «мирные» проводят выборы регионального парламента, «немирные» подрывают колонну внутренних войск. Весной и осенью 1783 года «немирные» чеченцы тревожили русскую кордонную линию и только что строившуюся тогда дорогу из Моздока в Грузию через Крестовский перевал.

С иверийским царем Ираклием как раз в июле 1783 года в Гори был подписан Георгиевский трактат, и стало ясно, что картлийские, кахетинские, иверийские и менгрельские земли скорее рано, чем поздно попадут под власть и защиту российской короны. Это определило и судьбу северокавказских горцев, склонных без конца мешать бесперебойному сообщению между кордонной линией и владениями за Кавказом: их предстояло «принудить к миру». Весной 1783 года отряд полковника Кека сжег «немирной» чеченский аул Атаги и заставил его дать аманатов -- так тогда назывались заложники, своей жизнью гарантировавшие мир. Осенью того же года сам генерал Потемкин взял приступом Ханкалу и совершил карательную экспедицию за Сунжу.

Несколько следующих лет Северный Кавказ был встревожен движением сторонников шейха Мансура, которого многие чеченцы считают уроженцем селения Алды, хотя есть версия, будто это был итальянский искатель приключений. Как бы ни было, шейх Мансур был, пожалуй, первым, кто попытался объединить горцев в борьбе против России под знаменем ислама. Нельзя сказать, что его борьба была особенно удачной, но на взлете карьеры, летом 1785 года, ему удалось нанести русским довольно чувствительное поражение. Небольшой отряд полковника Пьери вышел из Калиновской, чтобы напасть на Алды -- центр движения, но на обратном пути попал в засаду в лесу. Пьери и майор Комаровский были убиты, с потерей начальников среди солдат началась паника, они дрогнули, нарушили строй и побежали. Отряд потерял убитыми не менее 600 человек, спаслись только 200, включая, среди прочих, молодого князя Петра Багратиона. В ответ русские сожгли еще один аул -- Алхан-Юрт. Шейх Мансур, именем которого при Джохаре Дудаеве называлась одна из главных площадей Грозного и его аэропорт, недолго оставался в Чечне. После ряда неудач он оказался в Анапе, которая принадлежала тогда Турции, был пленен русскими войсками при ее взятии в 1791 году и через несколько лет умер в тюрьме.

В Чечне установилось сравнительное равновесие: «мирные» чеченцы почти полностью вытеснили казаков с правого берега Терека на левый, «немирные» время от времени тревожили эти надтеречные станицы набегами, грабежами, похищениями скота и людей, а регулярные части из Кизляра и Моздока, когда могли, отвечали короткими разрушительными экспедициями вглубь Чечни. В феврале 1807 года, например, довольно крупный отряд генералов Булгакова и Лихачева в очередной раз штурмовал Ханкалу: бой длился девять часов и завершился русской победой. Но продвинуться и закрепиться в соседних густых лесах русским не удавалось: как писал один из офицеров, войска владели в Чечне только той землей, на которой в данный момент стояли.

Кавказский пленник

Всерьез меняться положение стало только при Алексее Петровиче Ермолове. Назначение главнокомандующим российскими войсками в Грузии, а значит, и на Северном Кавказе Ермолов получил в день своего 39-летия, 24 мая 1816 года. К этому времени он был уже генералом от артиллерии. Военный талант Ермолова отличил еще Суворов, под началом которого будущий кавказский проконсул 16-летним капитаном ходил в польскую кампанию и был представлен к Георгию 4-й степени. На Кавказ Ермолов попал в составе экспедиционного корпуса Валериана Зубова, поход которого увенчался в мае 1796 года взятием Дербента, и прошел все наполеоновские войны -- от Аустерлица до Парижа. Ермолов был необыкновенно популярен среди солдат, резко шутил с высокопоставленными начальниками и высмеивал многочисленных иностранцев при дворе и в главном штабе: «Осмелюсь спросить, господа, говорит ли кто-нибудь из вас по-русски?» -- мог спросить он в приемной государя. Назначению на Кавказ он обрадовался, чем вызвал искреннее изумление императора Александра I, который рассматривал возможность назначения Ермолова военным министром.

Приезд Ермолова на Кавказ ознаменовался крайне неприятной историей, которая вполне могла бы произойти и в наши дни. В феврале 1816 года майор Павел Швецов ехал из Шемахинской провинции теперешнего Азербайджана, где стояла его часть, в отпуск в Россию. Его старший брат служил в Кизляре полицмейстером -- сейчас бы сказали начальником ГУВД. Поэтому майор решил, что поедет через Дербент и Дагестан, а не через Военно-Грузинскую дорогу. Зная, что этот путь не особенно спокоен, Швецов попросил у коменданта небольшого поста в Кази-Юрте предоставить ему конвой. Но у штабс-капитана на посту была только рота солдат и 25 казаков, и он предложил майору ждать оказии. Майор торопился увидеть брата и поехал сам, договорившись о конвое с местным кумыкским беком. Бек послал в Кизляр сына с четырьмя узденями -- сейчас бы, пожалуй, сказали -- вооруженными охранниками, и еще десятком местных добровольцев.

За шесть верст до Кизляра на эту группу напали чеченцы. Под майором Швецовым сразу убили лошадь, и пока он поднялся, трое его спутников ускакали в Кизляр, 11 были убиты, а оба швецовских денщика попали в плен. Майор храбро рубился и убил троих нападавших, а потом залег за труп лошади и стал беречь патроны, надеясь на помощь из города. Но кто-то из чеченцев подполз к нему сзади и оглушил ударом по затылку. Чеченский отряд с пленниками ринулся в притеречный камыш, чтобы запутать следы.

Его, однако, выследили. Бек из Кази-Юрта, штабс-капитан с поста и кизлярский полицмейстер объявил что-то вроде плана «Перехват» и обнаружили шайку. Но чеченцы объявили, что если их не пропустят, они будут драться насмерть, и первым убьют Швецова. Выхода не было -- боевики ускакали к себе в Атаги, а полицмейстер отправился писать по начальству, что чеченцы требуют за жизнь майора дикую сумму -- 10 телег серебра.

Примерно так, как это бывало и в наши дни, первыми освободить Швецова попытались его родственники, которые нашлись у него среди кабардинцев. Кабардинцы собрали 150 вооруженных мужчин и приехали в Чечню искать майора. Заметив их в окрестностях, чеченцы, до сих пор обращавшиеся с пленником сравнительно цивильно, «вырыли яму в четыре аршина, вкопали толстый столб, и Швецова, скованного по рукам и ногам, спустили в это подземелье, приковали к столбу и бросили пук гнилой соломы. Верх ямы заделали толстыми досками». В этой яме майор Швецов провел год и четыре месяца. Его «хозяева» тем временем снизили сумму выкупа до 250 тыс. руб. серебром, и именитые сослуживцы майора по Кавказу объявили через газеты всероссийский сбор средств.

Как раз в это время сменился корпусной командующий. С присущей ему жесткостью Ермолов велел вызвать в Кизляр всех кумыкских князей и беков, через земли которых проезжал Швецов, потому что по договорам с русским правительством именно они были обязаны отвечать за безопасность путников. Беки, числом 18, съехались, и им было объявлено, что если в течение десяти дней они не изыщут способ освободить пленника, все они будут повешены на кизлярском бастионе. Мера оказалась действенной: буквально через несколько дней атагинцы снизили сумму выкупа с 250 до 10 тыс. руб. Заплатить их Ермолов вынудил лояльного аварского хана, чтобы не создавать у горцев впечатление, что Россию можно заставить торговаться с террористами. Заложник при этом, что характерно, остался жив -- Ермолов писал его матери и честью клялся спасти сына. Когда Швецова вытащили из ямы, он испытал нервное расстройство, но скоро вернулся к службе, получил звание полковника и умер в Дербенте от горячки в 1822 году.

"Штурм будет стоить дорого"

«Кавказ -- это огромная крепость, защищаемая многочисленным полумиллионным гарнизоном, -- писал Ермолов, демонстрируя блестящее понимание региона. -- Надо штурмовать ее или овладеть траншеями. Штурм будет стоить дорого -- так поведем же осаду».

Именно планомерной осадой Ермолов заменил на Северном Кавказе бессистемные карательные экспедиции в глубину непроходимых чеченских лесов. Первым делом он решил разобраться с «мирными» чеченцами в междуречье Терека и Сунжи. Он объявил им о намерении перенести русскую кордонную линию с Терека на Сунжу и потребовал от аулов, остающихся таким образом в русском тылу, полной и безусловной покорности: «Мне не нужны мирные мошенники. Выбирайте: покорность или истребление ужасное», -- писал он в одной из прокламаций.

После ухода с Сунжи гребенских казаков в начале XVIII века русские вернулись на Сунжу при Екатерине II -- там были заложены два укрепления, Назрановский редут (Назрань) и Преградный стан (станица Михайловская). В начале 1818 года после долгой переписки с Петербургом Ермолов получил разрешение заложить новую большую крепость на Сунже -- Грозную. Их тогда называли, как сейчас -- военные корабли: Грозная, Внезапная, Преградная... Эта топонимика довольно точно отражала настроения, царившие на кавказском фронтире, далекие от толерантного взаимного расположения. «Чеченцы не постигают даже самого удобопонятного права -- права сильного», -- писал Ермолов в своих письмах. «Я многих при необходимости придерживаюсь здешних обычаев и вижу, что проконсул Кавказа жестокость здешних нравов не может укротить милосердием. И я ношу кинжал, без него ни шагу. Тебе объяснит Раевский слово «канлы», значащее взаимную нежность», -- рассказывал он Денису Давыдову. «Канлы» по-татарски означает кровную месть.

Летом 1818 года, когда Грозную только строили и как раз подвезли туда крепостную артиллерию, Ермолов распорядился вывезти за охранную цепь одну из пушек. Сотня казаков выехала в расчищенное поле и сразу же привлекла внимание чеченцев, наводнявших окрестные леса: их беспокоило появление русской крепости в сердце их равнинных земель. Почти тысяча чеченских всадников бросилась на казаков, которые бросили пушку и мгновенно ускакали под защиту вала. Чеченцы были так обрадованы трофеем, что не преследовали врагов, а сгрудились вокруг орудия. И тут выяснилось, что пушка осталась в точке, к которой заранее пристреляли крепостные жерла, заряженные гранатами и картечью. Ермолов, по всей видимости, полагал, что меры устрашения действуют сильнее любых других.

Осенью того же года начальнику ермоловского штаба, полковнику Вельяминову, пришлось сжечь один из «мирных» аулов -- Суюнжи-Юрт. В аул отправилась команда солдат за провиантом, и один из жителей выстрелил в нее из ружья, приняв за своего одного из волов в армейской упряжке. Командир приказал арестовать виновного, но остальные чеченские мужчины бросились ему на помощь, и солдатам пришлось думать уже о собственном спасении. Чеченцы пообещали, что если русские придут за виновным, они станут защищаться. Вельяминову, в сущности, не оставалось ничего, кроме как принять вызов и снести сопротивлявшийся аул с лица земли. Итог не заставил себя ждать -- «мирные» аулы стали один за другим выселяться за Сунжу.

Но даже не сожженные аулы стали самым страшным злом для чеченцев. Русские стали делать то, чего чеченцы не ожидали никак: они решили покончить с лесом, который веками делал непроходимыми чеченские предгорья и служил аулам естественной крепостью. Ранним утром, еще затемно 29 января 1819 года комендант Грозного и начальник Левого фланга Кавказской линии Николай Васильевич Греков вывел большой отряд из Грозной в Ханкалу и вырубил лес в этой теснине, служившей воротами в Большую Чечню. Когда чеченские разъезды появились на ближайших высотах, они увидели дым от десятков огромных костров, в которых жгли срубленные вековые деревья. Ханкала превратилась в огромную просеку. Кто знает: может, кому-то в тот момент померещились в дымном морозном воздухе силуэты сотен армейских палаток и рокочущих вертолетов, зависших над взлеткой базового лагеря федеральных сил...

Несговорчивый поручик

«Защищая семьи, чеченцы дерутся упорно, и победа над ними не обходится дешево», -- писал в своей книге об истории Кавказской войны генерал императорской армии Василий Потто. Чеченцы упорно дрались с «Ярмулом»-Ермоловым. Летом 1819 года Ермолов «запер» от них Кумыкскую равнину -- плоскость Восточной Чечни на границе с Дагестаном, построив еще одну крепость, Внезапную. Окрестным чеченцам прямо было предложено уйти за Сунжу. Для примера это было сделано в ауле Дада-Юрт, 15 сентября, когда собирают урожай. Генерал-майор Сысоев предложил аулу сняться и уйти под угрозой разорения. Сняться и уйти означало почти наверняка погибнуть в голодную зиму, поэтому генерал-майору Сысоеву не ответили. Аул был взят штурмом, русские потеряли более 220 человек убитыми, но из мужского населения Дада-Юрта уцелело всего 14 человек. Колоссальная резня вызвала, естественно, ответную ненависть. Засунженская Чечня волновалась несколько лет. Пока генерал Греков рубил свои просеки, в Герменчуке местный кадий (шариатский судья) Абдул Кадыр поднял знамя газавата, обещая погибшим рай. Но Абдул Кадыру ядром оторвало ногу, и возмущение улеглось в ожидании более удачливых лидеров.

Таким стал было Бей-Булат из Гельдигена -- человек, как видно, энергичный и популярный, которого русские историки называли «главной пружиной всех возмущений и убийств» в тогдашней Чечне. Ермолов, вообще не питавший особых симпатий к горцам, встречался с Бей-Булатом, подпал под обаяние бородача и зачислил его в русскую службу поручиком. Бей-Булат, конечно, продолжал разбойничать. Греков подослал к нему наемных убийц из чеченцев, но хитрый Бей-Булат выслал к ним из дому своего племянника, которого по ошибке зарезали. Тогда Бей-Булат сам убил одного из киллеров, а второго отправил к Грекову, чтобы тот принес ему голову генерала или 300 руб. серебра, если хочет сохранить живым своего сына. Греков, перед которым убийца упал на колени, заплатил выкуп.

Тогда Бей-Булат еще раз встретился с Ермоловым и снова произвел на него хорошее впечатление. Корпусной командующий велел Грекову принять чеченца и выслушать его предложения. Бей-Булат приехал в Грозный и потребовал подчинения ему всех чеченцев: «только в таком случае он отвечает за спокойствие Чечни и не позволит ни одному чеченцу разбойничать в русских пределах». Еще Бей-Булат потребовал выдать ему все его жалованье поручика, которое причиталось ему за годы разбоя. Греков ответил, что деньги будут только в обмен на аманатов от тех чеченских аулов, что готовы изъявить покорность. Бей-Булат уехал ни с чем в Гельдиген и начал поднимать мятеж, выдав своего родича Махому за нового пророка.

В конце июня 1825 года несколько тысяч вооруженных чеченцев и 300 дагестанцев собрались в Атагах, против Ханкалы. «Если 30 июня вся ваша сволочь удержит меня в Ханкале, я позволю всякому верить в святость имама Махомы и поклоняться ему», -- передал Греков и вышел с войсками из Грозной. Чеченцы бежали. Греков решил, что достаточно их напугал, и отошел назад в крепость. Он ошибся -- это было начало большого чеченского мятежа 1825 года, который в конце концов стоил ему жизни.

12 июля 1825 года чеченцы осадили русский форт в Герзель-ауле, на нынешней границе Дагестана и Чечни. Пост держал осаду пять дней, пока генералы Греков и Лисаневич не привели подкрепление. Разогнав чеченцев, генералы решили разобраться с кумыками и собрали в Аксае 318 кумыкских старшин. Из уважения их не разоружили. Дмитрий Лисаневич, проведший на Кавказе полжизни, сначала на их языке корил их за помощь чеченцам, а потом стал читать список виновных, которых русские требовали к выдаче. Первые двое вышли с повинной головой. Но третий, мулла Учар-хаджи, бросился на Лисаневича с кинжалом и ранил его в грудь. Греков, который попытался прийти на помощь товарищу, тоже получил два кинжальных удара, один из которых оказался смертельным. Аксайский старшина Муса Хасаев с трудом увернулся от впавшего в ярость муллы, пристав кумыкской области Филатов бросился на убийцу, чтобы скрутить его, но мулла явно одерживал верх -- пока кто-то из кумыков не застрелил его в упор. Смертельно раненный Лисаневич был спокоен, но когда узнал, что Греков погиб, не выдержал и отдал солдатам команду: «Коли!» Все собравшиеся кумыки были убиты без различия происхождения, звания и вины.

Чеченский мятеж полыхал до 1826 года и был подавлен окончательно уже только после того, как в дело вмешался сам командующий корпусом, который в момент гибели Грекова и Лисаневича находился в Грузии. Это был первый большой чеченский мятеж в длинной цепи, растянувшейся уже на два столетия. Его лидер Бей-Булат закончил свои дни как типичный полевой командир: в июле 1831 года его кортеж не смог разъехаться на дороге с кортежем кумыкского князя Салатгирея. Бей-Булат должен был съехать на обочину и уступить князю по старшинству и происхождению, но он остался на дороге и к тому же имел неосторожность напомнить Салатгирею, что он, Бей-Булат, убил его отца. Тогда Салатгирей убил Бей-Булата из пистолета, приехал к русскому приставу и честно во всем сознался. Его судили, и от каторги кумыка спасло только заступничество его кабардинского знакомого, дворянина кабардинского происхождения генерал-майора русской службы Бековича-Черкасского...