Первое главное музыкальное событие «Территории» -- Реквием Моцарта в авторской (незаконченной) версии с добавлениями, сделанными современными российскими композиторами, -- стало не только амбициозным и эффектным по замыслу, но и многозначительным и не лишенным веселости по исполнению.

Дирижер Теодор Курентзис, инициатор проекта, известный своим пристрастием равно к хрестоматийной классике (часто исполняемой в непривычных, но зато аутентичных темпах и манерах), старинным редкостям и новейшим экспериментам, предпослал Моцарту две московские музыкальные премьеры. «Нормальное» питерского автора Бориса Филановского на тексты из сорокинской «Нормы» очаровало публику (а ее было довольно много, и милиция мягко опекала подходы к Центру Павла Слободкина) свободными и все же весьма строгими отношениями с литературным первоисточником, изящным стилем письма и тщательностью исполнения. Новосибирские подопечные Курентзиса -- музыканты ансамбля Musica Aeterna -- были хороши почти так же, как сам автор, в сложнейшей голосовой партии. Второе «предмоцартовское» сочинение в программе -- «Человек, который стал радугой» Антона Батагова (почти часовое радужное мерцание аскетичных звуковых конструкций) -- даже при недостаточном количестве репетиций было исполнено новосибирцами настолько сосредоточенно, что послужило превосходным предисловием к последующей моцартовской игре. Хотя сам Батагов (лишь иногда позволяющий своей музыке, давно ставшей частью личной буддистской практики, выходить на публику), наверное, возражал бы против подобного утилитарного толкования.

Между тем для «нового» Моцарта как следует опустошенное воспринимающее сознание весьма полезно; так легче услышать его «как с чистого листа». Проект с самого начала сильно интриговал: и «первоначальным авторским» звучанием (то есть не в редакции Зюсмайра, в которой его знает классическая музыкальная традиция, и не в какой-либо другой из существующих редакций), и составом солистов (кроме прочих была заявлена прекрасная дама Симона Кермес) и составом «досочинителей» (как-то они выпутаются из этой истории). Недописанные или не сочиненные вовсе разделы траурной мессы было предложено восполнить Антону Сафронову (ученик Эдисона Денисова, активный автор на европейской сцене), Владимиру Николаеву (асмовец, «электроакустик» и «альтернативщик» с очень индивидуальным и изящным выражением творческого лица), Сергею Загнию (консерваторский педагог, строгий концептуалист, искусный мастер ренессансного, можно сказать, толка) и Анатолию Королеву (петербургский профессор, чья музыка играется на самых продвинутых питерских и европейских фестивалях).

Жанр представления был назван «Реквием Моцарта с фантазиями-комментариями». В реальности же прозвучал не только «незаконченный Моцарт», но и незаконченный «Моцарт с комментариями». То, что на сцене не было никакой Симоны Кермес, еще отчасти компенсировала необъявленная Вероника Джиоева. Отсутствующую же музыку Антона Сафронова и Анатолия Королева (возможно, наиболее академично и серьезно отнесшихся к своей задаче?) пришлось компенсировать самому Моцарту (в интерпретации Курентзиса, как водится, в зажигательных темпах), а также дирижеру лично -- многозначительным в паузе взмахом рук.

А ведь Загний в сопроводительном тексте (который сам по себе просится в произведения искусства, а прочитать его можно на сайте фестиваля «Территория») предупреждал: «Писать Реквием, в особенности Реквием Моцарта, -- все-таки не очень хорошая примета. Чем это закончилось для самого Моцарта -- мы знаем». Для нового моцартовского проекта это закончилось некоей поэтической «незавершенностью». Антон Сафронов, не так давно сделавший реконструкцию 3-й и 4-й частей «Неоконченной» симфонии Шуберта и в данном случае оркестровавший написанную Моцартом начальную фразу «Лакримозы», продолжил ее собственной интерпретацией канонического текста, но партитуру «продолжения» передал оркестру поздно. Не успели. Анатолий же Королев, как говорят, и вовсе счел свои комментарии неготовыми.

Зато бесстрашные «альтернативщики» со стажем, Николаев и Загний, сформулировали свои музыкальные мысли вовремя и отчетливо. К фрагментированному, отрывочному звучанию аутентичного Моцарта Николаев добавил изысканную и простую гармонию своего «Санктуса», лучистого и пряничного (насколько пряничной может быть внутренне изощренная музыкальная конструкция). И столь же (если даже не более) убедительно оправдал возложенное на него историей доверие композитор Загний. Точный и тонкий смысл этой работы (сформулированный в тексте так, что не хочется даже цитировать, лучше адресовать заинтересованного читателя к оригиналу, тем более что он доступен) здесь воплотился в чудную мелодию, проникновенную, простую, светлую и запоминающуюся песню о Моцарте. Которую хочется петь в одиночестве и в хорошей компании, под гитару и a capella, в ванной и в гостиной, на кухне и в прихожей, в дороге и в застолье, любимому ребенку вместо колыбельной и себе любимому под утреннюю зарядку. Надо еще сказать, что этот духовный стих о жизни и смерти, страшно пронзительной (как, собственно, и бывает в духовных стихах) истории известного заказа и его завершения поется по-русски. И мы почти что подпеваем, одновременно остро ощущая то, что удалось почувствовать и сказать автору этого комментария: пронзительную незавершенность -- не только «Реквиема», но и самого Моцарта. А может быть, еще и нашу собственную.