Михаил Ульянов болел тяжело и долго, его смерть не была неожиданной. Неожиданным оказалось то, что все вдруг почувствовали: а ведь таких актеров больше не будет. Говорить, что вместе с ним ушла целая эпоха, -- это, конечно, патетический вздор, но нельзя не сказать: со смертью артиста Ульянова от нас навсегда отделился еще один кусок живой исторической памяти. Яркий, довольно крупный.

Даже сейчас, даже в жанре некролога невозможно назвать Михаила Ульянова «великим театральным артистом». Великим театральным работником -- это конечно. Уникальность его судьбы именно в том и состоит, что он сумел сделаться изумительным мастером, совсем не будучи гением (к «гениальности» он относился подозрительно: в большинстве случаев она казалась ему особым видом претенциозности); он сумел отнестись к своему природному артистизму как к особому, второстепенному свойству: для него всегда были вещи поважнее. Например, чувство долга.

Чувство ответственности за людей, среди которых он когда-то родился в сибирском городе Таре; за тех, среди которых он живет в Москве; за тех, которые потом будут жить где угодно, хоть на альфе Центавра. Чувство ответственности его переполняло.

В ролях Ульянова и в самой его судьбе на удивление много предсказуемого, ясного загодя. Знакомясь с его автобиографией «Работаю актером», быстро привыкаешь кивать на каждом повороте. Узнаваемы все слова про «особый тип человека -- сибиряка-труженика, знающего дело, умеющего работать, ненавидящего всякого захребетника и шарлатана». Про честных, простых родителей, про то, как Ульянову «не хватает в зрительном зале самого дорогого зрителя, самого нужного и самого близкого» -- и так всю жизнь: почти в каждой роли и на каждой странице воспоминаний.

Тем не менее: кто заподозрит здесь дешевый штамп -- принудительную проникновенность официоза, -- будет глуп и нечестен. Нужно понять: актер Михаил Ульянов тем и удивителен, что его личная, безоговорочная правда умела до конца совпадать с общей. Даже отъявленный льстец не посмеет назвать Ульянова гением; даже злейший завистник не упрекнет его за чрезмерную правильность биографии -- за инстинкт лидерства, за ортодоксальность, за делегатство и депутатство, за звания и награды, за слияние актерской личности и общественной должности.

На сцене и на экране 60, 70, 80-х годов Михаил Ульянов был воплощением мужественности -- не столько ярким, сколько весомым, основательным. Простак, если угодно, но простак, превосходно владеющий словом, оружием умников; обладающий даром риторической убедительности, честной и яростной. Образцовый лидер, но, в то же время надежнейший партнер: органически не способный подвести, закапризничать, нарушить спланированный ход игры. Как замечательно он умел слушать собеседника -- неторопливо взвешивая каждое слово, примеряя к какой-то своей, изначальной правде, к твердому здравому смыслу. Убедить в чем-либо такого человека чертовски трудно, но если уж он во что-то поверил -- не отступится и под пыткой.

Многие вспоминают, что репетировать с ним было мучительно, зато играть -- хорошо и удобно. И председателем Союза театральных деятелей он был таким, как надо: умным, волевым, порядочным. Вспылить попусту он, конечно, мог, но при этом помнил, что главная его задача -- не допускать развала. И благодаря ему союз не развалился.

Впрочем, актерская правда Михаила Ульянова не сводится к заземленной, по-мужицки осанистой «противоромантической» героике. Ее он умел играть и понимать лучше всех -- вровень с Шукшиным, которого истово любил, но с той разницей, что Ульянов для себя навсегда предпочел образ мужика-начальника: делового, а не трагичного. Так он сыграл Георгия Жукова, Егора Трубникова в «Председателе», гнусавого Друянова в «Дне-деньском», да, впрочем, и горьковского Булычова. Великие исторические сюжеты -- судьбу Антония, Цезаря, Ричарда, Наполеона -- Ульянов решал на том же кряжистом «противоромантизме», но уже здесь становится очевидно: звучание лейтмотива определяют обертоны.

Михаил Ульянов -- при всей его сибирствующей органичности -- был образцовым актером вахтанговской школы. То есть виртуозен в эксцентрике, в куражливом артистизме и даже (что хорошему, крутому мужику не в жилу) в иронии, ставящей весь мир под сомнение. Поэтому, сыграв Ленина в «Человеке с ружьем», он сумел сыграть и смехотворного Сталина в «Уроках мастера». Поэтому среди ульяновских ролей, победно входящих в историю актерского искусства, имеют место булгаковский генерал Чарнота, актер Шмага из «Без вины виноватых», ну и, конечно, великолепный Тарталья в «Принцессе Турандот». Было бы интересно понять, как озорство и изящество Ульянова-комика контрабандой подпитывали роли Ульянова-героя, как помогали и как мешали ему жить недовостребованные актерские свойства. Но это уже тема не статьи, а книги, которая будет кем-нибудь написана.

Михаил Ульянов -- великий советский актер. Вечная ему память. Похороны завтра на Новодевичьем кладбище. Гражданская панихида в Театре им. Вахтангова, которым он руководил.