Перед нами две книги мемуаров. Одна написана вполне успешным политиком, на протяжении семи лет возглавлявшим крупнейшее европейское государство. Автор второй -- аутсайдер, человек, которого вместе с его соратниками смыло волной истории. Пожалуй, единственное, что объединяет обоих, -- это левые убеждения.

Шредер не врет

Герхард Шредер. Решения. Моя жизнь в политике/ Пер. с нем. Г. Леоновой. -- М.: Европа, 2007.

Публичная исповедь политика -- жанр оксюморонный по определению. От политика ждут не искренности, а эффективности; в каждом его высказывании допускают скрытые мотивы и тайный расчет. Поэтому первый вопрос, который приходит в голову при известии о том, что бывший федеральный канцлер Германии Герхард Шредер издал книгу воспоминаний, можно грубо сформулировать так: врет или нет? Причем внутренний голос подсказывает исподтишка: врет, врет, конечно!

Тем не менее всякий уважающий себя читатель держит в голове существование презумпции невиновности до начала судебного разбирательства. Показания надо сверить, улики разложить по полочкам, справиться о наличии алиби -- ну и, разумеется, иметь в виду общую моральную характеристику обвиняемого.

С российского, да и не только, берега немецкий экс-бундесканцлер видится скорее рыцарем без страха и с минимумом упреков. Европейский политик умеренно антиамериканской направленности, твердо высказавшийся против войны в Ираке и вообще неоконсерваторов недолюбливающий. Социал-демократ, сторонник общества равных возможностей, защитник отстающих и проигравших. Друг России, воспитывающий двоих русских детей-сирот. Увлеченный политический игрок, который поставил в 2005 году перспективы родной партии -- СДПГ -- выше собственной «воли к власти» и практически добровольно, до истечения срока полномочий отправился в отставку: не так эффектно, конечно, как Борис Ельцин в день перед миллениумом, но и общее терпение предварительно не так долго испытывая. При сопоставлении этих двух уходов начинаешь понимать, что скрывается за штампом «уровень политической культуры».

Понятно, что политик такого масштаба, которому довелось руководить крупнейшим государством Европы в эпоху, требующую неочевидных решений, мог бы рассказать немало интересного. Но не должен ли он перестать быть политиком, чтобы это «интересное» прозвучало? Вопрос не только в том, захочет ли он выложить все «как на духу», но и в том, сумеет ли это сделать, -- хватит ли у него, собственно, писательских навыков для того, чтобы превратить известную из сводок новостей фактуру во внутренне достоверное повествование.

На самом деле кому-кому, а Шредеру верить очень хочется. Потому что когда в воспоминаниях человека, на протяжении семи лет входившего в состав мировой политэлиты, читаешь о том, что с юности его остро интересовал вопрос: «Кто получает шанс, а кто нет, и почему нет?» -- к нему начинаешь относиться с испытующей серьезностью.

Однако читательские авансы оправдываются не всегда: автор книги ближе к концу все чаще довольствуется схематическим изложением событий и стереотипностью выносимых оценок. Апогея «протокольный» стиль достигает в главе, посвященной России, и в первую очередь, конечно, президенту Путину. Здесь с грустью вспоминаешь, что за текстом стоит не государственный функционер на пенсии с нереализованным философским потенциалом, а ныне действующий глава наблюдательного совета российско-немецкой газовой компании. И понимаешь, что с таким же успехом эти страницы мог бы написать глава пиар-отдела той же газовой компании.

Но и на это хочется сделать скидку. По существу, все претензии, которые можно сформулировать по отношению к книге Герхарда Шредера, носят литературный характер: вот тут недодавил, здесь можно было бы написать подробнее, при описании тех или других событий мотивы действий персонажей выглядят слишком ходульно. А в целом герой книги -- парень, безусловно, симпатичный. И сама книга -- солидный такой, по-пролетарски добросовестный отчет о проделанной мыслительной работе и пережитых на этой работе стрессах. Не Марк Аврелий, конечно. Но и не «Малая земля».

Террор ради свободы

В.М. Чернов. В партии социалистов-революционеров: Воспоминания о восьми лидерах/ Публ., вступ. ст., подгот. текста и коммент. А.П. Новикова и К. Хузер. -- СПб.: Дмитрий Буланин, 2007.

Каждый, кто прошел суровую школу советской политграмоты, помнит сакральный жанр революционных бытописаний. «Рассказы о Дзержинском» Юрия Германа, «Мальчик из Уржума» Антонины Голубевой и многое другое, но в первую очередь, конечно, рассказы, повести и тетралогии о Ленине. А в старших классах средней школы в жизнь подрастающих строителей коммунизма входил литературный покровитель и прототип всех борцов за народное счастье -- Рахметов из «Что делать?» Чернышевского.

Благодаря такому бэкграунду изданные недавно в полном объеме воспоминания одного из лидеров партии эсеров Виктора Михайловича Чернова у читателя за тридцать вызывают странное дежавю. Подпольные типографии, шифрованные письма, превратности царской каторги, заграничные партийные съезды и несгибаемые характеры: все эти сюжеты были когда-то впитаны с глотками «Буратино» из гастронома. Вот только Ленин оказывается здесь не вождем рабочих и крестьян, а одержимым жаждой власти выскочкой; а СССР -- рабовладельческой империей.

Главные герои книги -- всего их восемь, и все они одной национальности: Марк Натансон, Хаим Житловский, Семен Ан-ский, Илья Рубанович, Михаил и Абрам Гоцы, Григорий Гершуни и Осип Минор -- в советский пантеон тоже не входили. Почему, понятно. Но и в эпоху переоценки большевистских ценностей мало кто их вспоминал, что уж там говорить об исторической реабилитации. В общественное сознание продолжатели народовольческого дела вошли в качестве малосимпатичных героев акунинского «Статского советника», в лучшем случае -- солженицынского «Двести лет вместе».

Оболганные герои освободительного движения, которое не привело к свободе. Выходцы из районов, расположенных за чертой оседлости, которые утопии нарождающегося сионизма сознательно предпочли борьбу за интересы титульного народа недоброжелательно косящейся в их сторону империи. Воспоминания Виктора Чернова, порой сбивающиеся на эмоционально взвинченный тон революционной агиографии, но при этом не лишенные ни меткости взгляда, ни трезвости суждений, позволяют сегодня оживить лица и имена людей, которые сто с небольшим лет назад избрали -- в числе прочих методов -- путь террора.

Трудно представить себе героев прошлого, настолько не совпадающих с текущей повесткой дня и общепринятыми законами политической игры. Даже самые страшные отечественные радикалы сегодня ограничиваются майонезными банками. Само слово «терроризм» стало жупелом; террорист в массовом сознании чуть ли не исчадье ада, пришелец с диких гор, и читает он не Чернышевского, а Коран. С ним почти невозможно найти точки соприкосновения.

А получится ли ассоциировать себя с эсерами? Попробуйте, у меня не вышло -- при всем, как говорится, полном уважении. Но один момент прочно застрял в голове. Когда Григорий Гершуни, один из основателей партии эсеров, отбирал кандидатов в террористическую боевую организацию, среди прочих правил он руководствовался таким: «Безусловно, отказывать тем, кто ищет боевой работы из-за легкого отношения к ценностям человеческой жизни». Практически греческие боги; богатыри, не мы.