Вопреки классической чеховской формуле, ружье в фильме Алехандро Гонсалеса Иньярриту «Вавилон» на стене не висит. По стечению многочисленных обстоятельств (истинная подоплека которых выяснится несколько позднее) оно оказывается в руках двух марроканских пареньков-козопасов, которые немедленно решают опробовать его на дальность стрельбы. Выпущенная пуля по причудливой траектории огибает чуть ли не весь земной шар и оказывается в конечном итоге в теле американской туристки (Кейт Бланшетт), которая вместе с мужем (Брэд Питт) путешествует по экзотическим проселкам Марокко в автобусе. Тем временем дети американской пары, двое очаровательных малюток в компании своей няни (Адриана Барраза) втайне от родителей оказываются по ту сторону американо-мексиканской границы, так как няне нужно посетить свадьбу сына. А в Токио совсем вроде бы непричастная ко всему этому глухонемая девушка (Ринко Кикучи) страдает от непонимания сверстников, но невероятным образом даже она оказывается втянутой в ситуацию, грозящую с минуты на минуту перерасти в международный конфликт: ранение американской туристки власти расценивают как террористический акт...

Если отвлечься от конкретных частностей, фильм вроде бы рассказывает об ответственности за свои поступки, о непонимании между людьми, о тотальном несовершенстве современного мира. Темы важные и актуальные. Но почему же от фильма остается ощущение невыносимого -- практически на физическом уровне -- неудобства и конфуза, которое, впрочем, довольно скоро перетекает в сарказм? Отчего ни одного из многочисленных персонажей, появляющихся на экране в самых разных точках планеты, включая малых детей и женщин, находящихся на грани гибели, совершенно не жалко? Почему над злоключениями героев хочется в лучшем случае гаденько и неприлично подхихикивать?

Тем, кто видел предыдущий фильм творческого тандема Иньярриту и его постоянного сценариста Гильермо Арриаго «21 грамм», вряд ли нужно что-то объяснять. Люди, которые вынудили даже тончайшего Шона Пенна кривиться в совершенно неприличных ужимках, изображая «подлинные» чувства, остаются верны своим принципам. Кажется, что основной творческий метод этой парочки -- отчаянно рвать на себе рубаху и брызгать слезами, но когда приступ заканчивается, оказывается, что разорванная рубаха аккуратно застегивается по надрыву надежной «молнией», а слезы собираются обратно в заранее приготовленную баночку. Вавилонская азбука Иньярриту--Арриаго липнет к пальцам и оставляет крайне неприятное ощущение -- как будто испачкался машинным маслом, пытаясь смазать ходовую часть некоего гипотетического слезовыжимателя.

Впрочем, все вышеизложенное можно со спокойным сердцем пропустить мимо ушей. Потому что девяносто девять процентов современной кинообщественности считает абсолютно по-другому. «Вавилон» на сегодня является самым главным событием киносезона -- после приза за лучшую режиссуру Каннского фестиваля и «Золотого глобуса» в категории «Лучшая драма» его почти наверняка ждет немалое количество «Оскаров» (во всяком случае номинаций фильм в этом году набрал больше, чем все остальные кандидаты). Именно такое кино считается сейчас эталоном искренности, живого нерва и мастерства. Фильмом, поднимающим серьезные проблемы, смотрящим на ситуацию открыто и жестко, блистательно снятым -- в этом пункте придраться и впрямь сложно: операторская работа Родриго Прието на самом деле вполне выдающаяся. Но еще сложнее поверить, что кто-нибудь из тех, кто расточает сейчас «Вавилону» комплименты (пусть даже вполне искренние), зарыдает, вспомнив хоть один из эпизодов этой картины хотя бы через год. Скорее всего ее вообще никто не вспомнит. Но это не беда -- к тому моменту «лучший режиссер современности» Алехандро Гонсалес Иньярриту уже наверняка приготовит для почтеннейшей публики еще какую-нибудь душераздирающую историю.