Триада Малевича «Черный крест», «Черный квадрат», «Черный круг» 1923 года -- первое, что встречает зрителя на выставке, подготовленной к столетию русского авангарда кураторами ГРМ во главе с Ириной Карасик и Людмилой Вострецовой.

Про такие выставки говорят обычно, что они обречены на успех. Действительно вряд ли найдется в истории искусства ХХ века произведение, столь скандально популярное и известное даже школьнику. Вот уж воистину подлинно народное произведение: и нарисовать каждый дурак сможет, и поостроумничать по его поводу, и ученую мудрость явить, обнаружив в нем бездны философских смыслов и откровений.

Когда в далеком 1915 году на «Последней футуристической выставке 0,10» был впервые показан «Черный квадрат», он, как известно, был особо выделен самим художником среди других его супрематических работ: повешен в «красном углу» как икона. Сам художник относил его создание к 1913 году, очевидно на восточный манер, считая настоящей датой рождения день зачатия: ведь именно в этом году им в содружестве с Матюшиным и Крученых была осуществлена опера «Победа над солнцем», где «Черный квадрат» уже присутствует в качестве эмбриона.

Работы Малевича исходная инспирирующая тема для последующих вариаций и комментариев. Семя дало обильные всходы. Название выставки «Приключения черного квадрата» обещает авантюру со всем возможным реестром случаев, сюжетных поворотов развития темы: «Черный квадрат» здесь, безусловно, современный романный герой, которому не суждено умереть, ибо количество серий бесконечно. Как в известном романе Роберта Музиля «Человек без свойств», наш герой первое авторизированное ничто в изобразительном искусстве -- жест, открывающий дорогу сразу нескольким моделям мышления в искусстве ХХ века: концептуализму и минимализму с мощно выраженной эзотерической составляющей, а также поп-артному и соц-артному цитированию.

Первые «реплики» «Черного квадрата» были сделаны самим Малевичем, сделавшим именно эту картину универсальной эмблемой нового беспредметного типа творчества -- «супрематизма» (кстати, из всех известных четырех квадратов на выставке три за исключением самого первого). Последующие выполнялись его ближайшими и самыми преданными учениками как своего рода иконы -- с той же степенью духовного напряжения и ответственности, со всей серьезностью осознания акта делания, преисполненного колоссальной внутренней работы. В то же время появляется игровая трактовка квадрата у Эль Лисицкого, выпустившего книжку «Всем ребяткам. Супрематический сказ про два квадрата» в 1922-м -- издание, адресованное и детям, и художникам -- дизайнерам и архитекторам, готовым заново перестроить мир с помощью двух исходных и очищенных модулей -- черного и белого квадратов.

Так уже в двадцатые была заложена возможная канва интерпретаций -- от серьезной и возвышенной до игровой и ироничной, от философски и духовно насыщенной до прикладной и узкопрагматичной.

Странно, но факт: произведение, в котором Александр Бенуа усматривал пустоту, холод небытия, отсутствия любви и жизни, полное ничто, означавшее смерть искусству, самим Малевичем в ответном письме названо «живым царственным младенцем». Иначе говоря, триумф нигилизма, явленный здесь, означает на самом деле рождение новой жизни, согласно мудрости: всякий конец -- это чье-то начало. Собственно говоря, выставка в Русском музее об этом: о том, как проходила жизнь самого знаменитого квадрата, насколько инициирующим и вдохновляющим для многих художников оказалось это произведение. Наряду с «Фонтаном» Марселя Дюшана «Квадрат» является самым цитируемым произведением в буквальном и переносном смысле. Художники обыгрывают его, предлагая самые различные интерпретации. Одна из самых остроумных -- инсталляция «Огород Малевича».

В 1992 году круглый двор здания Академии художеств был преобразован черным квадратом вспаханной под морковку земли. Урожай был выкопан осенью и съеден участниками акции. «Огород» был провокативной инсталляцией-хеппиненгом в пространстве тогда, да и сейчас, сакральном и табуированном -- круглый двор святилища Аполлона и главная «икона» русского авангарда были «утилизованы», казалось бы, самым прагматическим и буквальным образом. Из надгробного камня всей живописи и всего искусства в целом с его земными или, по выражению самого Малевича, «харчевыми» радостями «Черный квадрат» стал началом нового пути -- органического, как уверяет нас Алексей Кострома (один из инициаторов акции 92-го наряду с Еленой Губановой и Иваном Говорковым).

Нынешнее возвращение художников к своей акции пятнадцатилетней давности имеет знаковый, принципиальный характер, оно связано с развитием идей русского авангарда на современном этапе художественной жизни. Так неожиданно на выставке переосмысляется один из самых радикальных и эффектных жестов русского авангарда: смерть искусства обернулась его окончательным воскресением, тьма сделалась светом, черное ничто вобрало в себя энергию солнца, земли, жесткая геометрия уступила место мягкому пушистому пуху-перу. Вот уж дословно -- пусть земля будет пухом «Черному квадрату», и так уж настрадавшемуся в своей нелегкой жизни!

Оказывается, все не так уж и страшно, как переживал когда-то, в год рождения квадрата, А.Н. Бенуа. Идея оказаться как бы внутри известного произведения в случае с «Квадратом» -- одна из самых востребованных. Согласно детской страшилке «в черной-черной комнате сидит черный-черный человек...». Так примерно поступил Владимир Наседкин, предложив зрителю оказаться в гигантском черном кубе наподобие Каабы как бы внутри картины: в темноте различимы мощные экспрессивные мазки, воздух настоен густым запахом масляной краски. Попытка преодоления магической формулы квадрата, ее качественно новое пространственное развитие было впервые предпринято, наверное, Владимиром Стерлиговым в 1960-е годы, выдвинувшего идею чаше-купольного пространства. Это была одновременно и самая поздняя редакция искусства великого преобразователя пространства, и самое раннее в эпоху андеграунда и неофициального советского искусства обращение к первоформам дизайна ХХ века. На выставке в избытке именно дизайнерских решений, развивающих пластические идеи квадратов -- от декоративных до утилитарных.

Экспозицию теснят квадраты, как в фильме «Атака клонов 2». Каждый из них стремится громко заявить о своей особенной уникальной неповторимости, некоторые ловко разыгрывают роль самозванцев -- практически полных двойников «царственного младенца» (к слову сказать, уже старца). Невольно вздрагиваешь, видя до боли знакомые кракелюры -- трещинки-морщинки на лице квадрата, на котором проступают... очертания грибов; колпаки-поганцы вольготно расположились на полочках в непосредственной близости от произведения. На черных шляпках идентичные квадрату трещины обнаруживают свое генетическое родство и тождественность.

Эта вещь кисти Игоря Макаревича, очевидно усматривающего галлюцинаторный и экстрасенсорный подтекст, «грибную» составляющую квадрата. Банька с пауками, нечистью, наваждение, морок сознания, а вовсе не триумф чистого разума. Более раннее произведение Елены Елагиной «Лаборатория великого делания» в технике энкаустики (1994) продолжает тему исследования различных патафизических и утопических моделей сознания со своей разработанной символикой выражения. Прием тавтологии деконструирует торжественную серьезность и объективность притязаний доктрины «великого делания». Пафос всячески снижается, не исчезая, впрочем, окончательно, ибо окончательное его развенчание и травестийное снижение -- удел следующего поколения современных художников.

Над нынешними, уже рыночными приключениями «ЧК» иронизирует в комиксах Юрий Александров, остроумно разыгрывая историю поставки на западный рынок все новых и новых квадратов из России, грозящей глобальным обвалом цен. Тайное дознание выводит на след друга русского искусства Зураба Мармеладзе, демонстрирующего в запасниках Третьяковской галереи при свете фонарика целых 66 «ЧК», хотя при желании «можно сдэлать и всэ восэмдэсат!». Рядом тонкая и находчивая инструкция в жанре кружка «Умелые руки» «Как изготовить «Черный квадрат» Владимира Козина с трогательной пометкой «теперь на обороте напишите название произведения, поставьте дату и подпись». Кстати, на выставке фигурирует и последний автопортрет Малевича 1933 года, где в правом нижнем углу вместо подписи знак «Черного квадрата»! Таким образом, к концу жизни Малевич полностью идентифицировался со своим главным произведением, задолго опередив постмодернистский тезис о смерти автора.

Что ж, все-таки «ЧК» живее всех живых!

Будь устроители не столь буквально настроены на исходный тезис выставки, согласно которому «ЧК» пластическая и концептуальная цитата, но не жест абсолютного ничто, можно было бы уйти от часто прямого, иллюстративного подхода. Например, на выставке нет Андрея Монастырского, но ведь это же неправильно -- мастер отточенного скупо и минималистски организованного жеста обязательно должен бы здесь присутствовать! Нет и фотографии «Ноль объекта» -- произведения Тимура Новикова и Ивана Сотникова, с которого началась в 1982 году деятельность «Новых художников» в Ленинграде. Совершенно никак не представлен Илья Кабаков, также впрямую не цитировавший Малевича, но многое извлекший из метафизики белого пространства. Хотя очевидно, что выставка про «Русскую национальную эмблему» (название работы Леонида Сокова) не может одним махом рассказать про наше все. Будем ждать продолжения.