Спектакль «Федра. Золотой колос», вышедший на сцене Театра наций, чрезвычайно удобен для описания и плохо поддается разбору -- как, впрочем, и все, что делает режиссер Жолдак, сверхновая (москвичам знакомая с 2001 года) звезда украинской сцены. Причин тому много, но главной из них является, я думаю, непреодолимая дробность режиссерских сюжетов. Нельзя сказать, что «Федра» Жолдака бессвязна, алогична и пр.: в ней есть ясная, довольно бесхитростная фабула. Вот лечебница для душевнобольных, вот в ней появляется новая пациентка Вера Ивановна Павлова (аббревиатура опознается без труда: V.I.P), жена большого начальника. В измененном состоянии сознания она воображает себя, а может быть, по-настоящему оказывается царицей Федрой: обо всем этом нам сообщают в завязке с простотой, достойной детских утренников (сценарий и диалоги, помогая режиссеру, сочинял Сергей Коробков, худрук Театра наций). Окружающие преображаются соответствующим образом: муж, Товарищ Павлов (Максим Коновалов, в другом составе Владимир Большов), делается Тезеем, безымянный пациент Мальчик (Евгений Ткачук, в другом составе Алексей Гришин) -- Ипполитом; лечащий врач (Михаил Янушкевич) -- кормилицей Эноной. Истории развиваются параллельно и почти одновременно приходят к кровавому финалу. Тезей убьет Ипполита, Товарищ Павлов -- Мальчика, а Федра/Вера Ивановна (Мария Миронова) -- обоих своих мужей сразу: наденет черный парик и короткое серебристое платье, заманит к себе под видом проститутки (тут действие натуральным образом переносится в современную Россию), в ходе трудового процесса выколет ему глаза, а потом застрелит из пистолета. Эту сцену хотелось бы счесть пародией на триллер, но, увы, она играется с полной серьезностью. Судя по спектаклям, чувство юмора у Андрiя Жолдака отсутствует напрочь.

Равно как и чувство каузальности, т.е. понимание жизни, тем более жизни в искусстве, как сложной вязи причин и следствий. Фабула фабулой: важно то, что режиссерские жесты Жолдака -- очень эффектные, кто же спорит! -- не вытекают один из другого, не становятся, извините за курсив, сюжетным построением. Они создают лишь нагромождение эпизодов, и это скучно.

Веселья ради можно было бы выбрать в «Федре. Золотом колосе» наиболее очевидные глупости и преподнести их читателю, превратив рецензию в фельетон. Попробуем, однако, сохранить беспристрастность: Жолдак ведь вправду человек не пустой, пусть даже и любит фордыбачить сверх всякой меры. Когда его придумки совпадают с логикой актерского существования, когда Мария Миронова, Михаил Янушкевич, Ольга Лапшина (на них троих, в общем, и держится спектакль) получают от режиссера предложение, достойное их таланта, случаются вещи очень любопытные.

К примеру: как здорово звучит у Мироновой стон Федры/Веры, бьющейся в плексигласовую перегородку: «Ипполит! Ипполит!..» -- больше ничего не сказано, но слова «болит», «утоли» и т.д. -- вся жаркая, звериной нежностью отдающая жалоба цветаевской Федры -- сюда каким-то образом вместились.

Зато: когда Доктор/Энона утыкает свою пациентку/любимицу лицом в пол и минуты полторы на ней дрыгается -- так, без объяснений, ни с того ни с сего, -- за режиссера становится несколько стыдно. Взрослый все-таки человек, пора бы избавиться от этих прыщиков.

Зато: Ольга Лапшина, чей персонаж (Изольда Васильевна/Главврач) заведомо исключен из пространства трагедии, вдруг, после смерти Ипполита/Мальчика, обнаруживает себя в этом пространстве. Она, стоя на авансцене, произносит монолог Терамена (Расин, «Федра», д. V, сц. 6). Перед ней большой аквариум, в него опущен лодочный мотор. Произнося гениальные стихи, даже в переводе сохраняющие свое великолепие, Лапшина постепенно переключает скорости -- вода бурлит, выплескивается из аквариума. «А море между тем пузырилось, вскипая, /И вот на нем гора возникла водяная. / На берег ринувшись, разбился пенный вал...»: браво! Прием вроде бы нехитрый, но надо учесть органику, речевые повадки актрисы, очень точно и необычно выбравшей для своего голоса место между трагической декламацией и деревенским, бабьим кликушеством. Решусь сказать, что эта сцена -- лучшая в спектакле.

Зато: Доктор и Вера Ивановна чинно обедают, задушевно беседуют. «Как спалось малышке? -- Видела взрослые-превзрослые сны. -- Страшно? -- Как черный кофе» -- причем слова не произносятся, а высвечиваются на экране. М.б., этот диалог -- неизвестная мне цитата, м.б., он является собственным сочинением Сергея Коробкова, но когда после него потекли стихи Расина (пусть слабенькой и мутноватой струйкой) -- но тут я остановлюсь и процитирую Набокова: «Это было так, словно голос скрипки вдруг заглушил болтовню патриархального кретина» («Дар», глава третья).

«Экран», написал я, «аквариум», «плексигласовая перегородка» -- пожалуй, все это пора разместить в пространстве. Художник Тита Димова (Болгария) разгородила плексигласом сцену Театра наций на пять примерно равных полос (от задника к рампе), подсветила люминесцентными трубками, на авансцене соорудила деревянные подмостки, под них пустила воду: получились небольшие бассейны. Именно в таком бассейне, поплескавшись предварительно с веселыми девицами, Тезей будет пырять ножом несчастного Ипполита. Еще Тита Димова повесила сверху экран, а Андрiй Жолдак выпустил на сцену человека с видеокамерой (Армен Каирян): он снимает, экран показывает.

Стоп, стоп. Прозрачные стены. Экран. Камера, следящая за персонажами. Психлечебница. Параллельное существование в двух мирах. Господин Жолдак, госпожа Димова, вы видели спектакль Франка Касторфа «Мастер и Маргарита» (берлинский «Фольксбюне»)? Какое совпадение: представьте себе, мы тоже.

Ах, вы не видели. Ну, значит, не видели. И то сказать: идеи носятся в воздухе. В последние годы они носятся просто тучей, до боли одинаковые. Прямо как комары -- и все, знаете ли, скрещиваются, скрещиваются...

Нет, я все понимаю. Гибридные менталитеты, «коктейль-культура» и прочее. Однако же никакая коктейль-культура не заставит меня пить любую смесь. Более того, здравый смысл и жизненный опыт подсказывают, что из вполне доброкачественных ингредиентов можно смешать невероятную гадость. И никто не может объяснить, почему джин с вермутом сочетаются самым лучшим образом, а водка с портвейном вызывают душевную муку и запоздалое раскаяние.

Я ничего не имею против Сергея Коробкова, Андрiй Жолдак мне довольно интересен, Жан Расин меня восхищает. В рецензии нетрудно отделить пьесу от «сценария и диалогов», а эпизоды, пришедшиеся по сердцу, от явно неудачных; на сцене все это образует довольно жуткий коктейль под названием «Федрыщенко». И, как бы это сказать помягче, пейте его сами.