18--19 марта известный российский ученый-литературовед, профессор Мариэтта Чудакова посетила Белоруссию в качестве журналиста с правами наблюдателя в момент выборов президента республики. Она объехала несколько столичных и сельских избирательных участков, вечером 19 марта была на Октябрьской площади Минска, где проходил митинг оппозиции. Обо всем увиденном Мариэтта Чудакова рассказывает читателям «Времени новостей».

Дело далеко не только в Беларуси, но в нас.

Хотя и белорусам невозможно не сочувствовать. Жаль их всех, в том числе и тех, кто уверен, что живет как у Христа за пазухой. Многие ведь еще помнят слова, если и легендарные, то не хуже реальных, французского президента после визита в СССР: "Советский рабочий класс -- самый счастливый в мире: он даже не подозревает, как он плохо живет".

И все-таки для нас дело в первую очередь именно в нас. Потому что прояви наша власть во время предвыборной кампании малейшее внимание к А. Милинкевичу и малейшую холодноватость к А. Лукашенко -- по-другому могли бы пойти выборы, другая наметилась бы перспектива, пусть и не вполне четкая. Но мы отвернулись от умных и совестливых в Беларуси -- именно им невозможно уже стало жить под своим президентом; мы остались равнодушны.

Как вообще сегодня реагируют у нас на дела у соседей?

По личным впечатлениям должна сказать -- в лучшем случае никак. Удивляются, хоть и не впрямую, что отправилась (подразумевается -- "зачем-то") в Минск; еще больше удивляются, что на машине. Поясняю: потому на машине, что хотела проехать по селам. Дальше следует вопрос: "Ну и как там?" Безразличие очевидно: не спросят так, если сознают сложность, драму происходящего -- в двух словах ведь тут не ответишь.

А если все же попробовать, то короче всего можно сказать так: побывала в советском прошлом.

Поехали мы с председателем Независимого союза ветеранов Афганистана Республики Алтай Андреем Мосиным (с ним вместе мы давно занимаемся делами детского туберкулезного санатория, он и был за рулем своей "Нивы") с журналистскими удостоверениями, то есть с теми же правами, что у общественных наблюдателей. Когда вернулись, Андрей позвонил: «Помните историю Лыковых? Которых в тайге нашли? Мне вот сейчас в голову пришло -- очень похоже на то, что мы в Беларуси увидели...»

И впрямь, маленькая страна оказалась отделена непроходимым лесом от цивилизованных земель. Средняя -- весьма мизерная -- зарплата дает возможность прожить у себя дома -- при довольно низких в сравнении с нами ценах. Но поехать куда-то за пределы страны -- даже в Россию, не говоря уж о Западной Европе, -- на такие деньги практически невозможно. Лукашенко неустанно твердит, видя в подмятой им десятимиллионной стране просто один "укрупненный" колхоз, что белорусам иные страны не нужны -- сами проживем, без них!.. И многие согласны. Но многие все-таки нет. Вот о них-то мы должны бы думать.

Первоначальным стимулом к решению поехать было очень хорошее впечатление, которое произвел Александр Милинкевич на полуторачасовой встрече в Москве, устроенной «Союзом правых сил» (они потом и отправили нас в качестве журналистов с правами наблюдателей). Сын и внук учителей, мыслящий, очень неглупый, благопристойный. Степенностью, мягким спокойствием, на российский взгляд, типичный белорус. От приехавших с ним телевизионщиков впервые узнали -- пробиться на телеэкран ему невозможно совершенно. Записали на пленку наши интервью -- будет, сказали, такой телесамиздат... И от этих людей впечатления были очень хорошие. Ну, думаю, жаль только, что маргиналы. Спросила: "А все-таки сколько голосов у Милинкевича реально?" Ответ поразил: "Да если бы нормально шла предвыборная кампания -- он бы и 60% получил". С какой-то спокойной горечью сказал человек. Он вызывал доверие -- а поверить все же было трудно. И ясно стало, что понять что-то можно только на месте.

Выехали 18 марта в пять утра, в одиннадцать вышли к западному краю нынешней России и одновременно к начальным ее временам: дунуло из тех веков названиями рек -- Вопь и Хмость. В полдень нечувствительно пересекли границу Беларуси и двинулись к Витебску. У меня была там цель -- Музей Шагала, а у Андрея Мосина -- могила погибшего в 1985 году в Афганистане друга; к ней с Алтая за двадцать лет не выбрался. И обеих целей мы достигли -- жаль, что места нет рассказать об этом.

Удивляло по дороге к Минску, что субботним вечером -- нет машин! Одни, можно сказать, ехали несколько часов по очень хорошему, но совершенно темному шоссе.

В Минске -- рекламные щиты, где на все лады повторяется слово "стабильность": "Беларусь -- за стабильность!" (то есть -- пусть будет все как есть), "Власть -- за стабильность!" (скрытая агитация за Лукашенко, но здесь это норма -- как и то, что на плакате кандидатов Лукашенко стоит не по алфавиту, а первым)... "Вместе безопасность и правопорядок" -- стоят рядышком милиционер и дружинник: предвыборная мысль на уровне пионерлагеря.

Наутро на избирательных участках радушные члены избиркомов, жалея нас, говорили доверительно: «Да не найдете вы никаких нарушений! У нас очень-очень опытные председатели комиссий!»

Действительно, быстро стало ясно, что избрана совершенно иная и, что называется, "грамотная", т.е. беспроигрышная технология: зачем мучиться и рисковать под взглядами иностранных и своих наблюдателей, когда все можно сделать по-домашнему, безо всяких лишних глаз, за пять дней до выборов? Эта идея, внесенная в 2004 году в закон о выборах, пришла в голову сообразительному и не очень задумывающемуся о морали человеку.

А наблюдательница от одной из коммунистических партий (в Белоруссии их теперь две -- одна вошла в «Конгресс демократических сил») рассказывала нам тихо (чтоб не удалили нас с участка) о том, как совершенно не давали Милинкевичу встречаться с избирателями.

-- Назначили встречу у Дворца железнодорожника (внутри-то не дают). Так комсомольцы ждут за домом, а как только Милинкевич заговорит -- выходят, начинают шуметь, свистеть, лозунги выкрикивают, дудки какие-то у них...

-- А милиция?

-- Совсем не реагирует.

Любопытна все-таки пустота на избирательных участках -- точь-в-точь как на дорогах. Зайдет один человек, проголосует и уйдет. Через какое-то время -- другой.

Правда, женщины в толстых зимних пальто, зайдя в буфет, остаются на концерт -- там же, в школьном зале; на сцене танцуют, выкидывая тонкие, прямые, как стрелочки, ножки, школьницы.

Все-таки непонятно, каким образом при такой пустоте явка потом окажется 92%, почти как в СССР.

Уехали из города -- по селам, в сторону Слуцка.

В селах -- совхозы; избиркомы -- в сельсоветах, при власти. Снега, снега. (По Мандельштаму -- "Или я в полях совхозных.../ Белизна снегов гагачья/ Из вагонного окна!..") И знакомая советско-патриархальная атмосфера. Позвали нас в заднюю комнату, где накрыт, как водится, стол. Сильно пьяная грузная женщина, член комиссии (она же директор совхоза; сурово говорил потом по дороге в Москву, крутя руль, Андрей: "А с кем она пила? Она со своими же рабочими и пила -- просвещала, за кого голосовать!"), почти падая на меня, капризно настаивает:

-- Вы журналисты? Вы только не пишите плохо про наших людей! Не пишите!

-- Да кто ж в России плохое пишет про белорусов?

-- Пишут! Будто у нас все тут отморозки...

Ее под руки уводят от греха. Расспрашиваю трезвых:

-- Но объясните мне, почему у вас зимой досрочное голосование, причем целых пять дней? Понимаю летом или осенью -- окучивать картошку или копать. Какие уж такие дела мешают вашим сельчанам прийти проголосовать в воскресенье?

-- Ну что вы! -- весело отвечают мне. -- Это так удобно! Наши бабушки любят, знаете, делать все заодно -- пошла она в центр села за хлебом и заодно проголосовала! А специально голосовать она через все село ни за что не пойдет.

-- Да почему же она за пять дней до выборов за хлебом-то идет? Вот и пошла бы в воскресенье!

-- А у нас свежий хлеб по определенным дням завозят!

Поговорила тайно с другой женщиной -- членом комиссии (вообще-то им общаться с нами было запрещено -- вся информация должна идти только от председателя комиссии) -- донельзя узнаваемый тип сельской советской функционерки. (А в это время другой член комиссии, расчувствовавшись за рюмкой, пояснял Андрею как мужчина мужчине: "Если даже будут фальсификации -- то их никто не заметит!" Что, интересно, имел он в виду?)

Спрашиваю:

-- Скажите мне толком -- что именно хорошего делает Лукашенко?

-- Он всем нам повысил пенсию! Он дает молодым кредиты! Моей дочери 27 лет -- он дал ей 11 тыс. долл., она купила себе квартиру! Сейчас за четыре года квартиры подорожали вдвое -- он увеличил рассрочку с шести лет до двадцати! Он все нам дал (почти экстатически), мы так и зовем его батька! (Прояснилось позже -- кредиты действительно дают. Тем, кто хорошо себя ведет. А что такое "челядь" и "прикормленные", более или менее известно.)

Продемонстрировали и урну для досрочного голосования -- лежит на диване под охраной добродушного толстяка участкового. Ничего, кроме смеха, вид этой пятый день валяющейся под надзором сельской милиции урны вызвать не может. Трудно представить себе нынешнего белоруса любого возраста, которому еще неясно под рукою Лукашенки, что родная власть уж как-нибудь выберет время полюбопытствовать после ухода гражданина избирателя -- за кого ж это он проголосовал?.. И препятствовать ее любознательности никто не будет. Вечером, уже на Октябрьской площади в Минске, нам дополнили картину -- ректор, оказывается, вызывал студентов университета с требованием голосовать досрочно под угрозой лишения стипендии. Там, не сомневаюсь, с сохранностью печатей на урнах до дня выборов дело обстояло точно так же. В районном городе Молодечно всех вынудили проголосовать досрочно.

Объехали несколько районов -- везде досрочно проголосовали от 30 до 40%. Сообщали нам об этом охотно и даже с торжеством -- как о выполненном задании. Памятно, очень все памятно.

Вернулись в Минск в последний час голосования, зарегистрировались на участке №1. Там председатель уже до нас не снизошел -- не совхозное начальство, столичная номенклатура. Грузный, с особо ответственным выражением лица, ясно сознающий важность своей функции (вскоре и мы ее осознали). Кроме нас, было еще четыре наблюдателя. Усадили всех в ряд на стулья в двух метрах от столов, и мы впились глазами в ворох бюллетеней, посыпавшихся из первой урны.

Их молниеносно сортировали, и стопка за Лукашенко росла на глазах: его "галочка" была в третьей строке, Милинкевича -- в четвертой, так что разглядеть с двух метров кое-как можно было. А объявлено было, что эта первая урна -- досрочного голосования. В ней почти все бюллетени и оказались за Лукашенко.

Высыпали вторую урну -- сегодняшнюю. Картина разительно отличается: из трех бюллетеней два за Милинкевича...

Итак, при свободном, так сказать, хождении одной из урн вне всяких наблюдателей в течение пяти дней -- при том что Милинкевича во время избирательной кампании не допускали вообще на телеэкран -- голосование на одном конкретном участке в центре Минска дало цифры, резко отличные от официальных по Беларуси: за Лукашенко -- 54%, за Милинкевича -- 29%, за Козулина -- 8,7%, за Гайдукевича -- 1,4%, против всех -- 7,4%.

Почему бы не считать этот участок №1 в центре Минска репрезентативным, по крайней мере для городского электората?

Если исходить из таких цифр, как могли развернуться события при "нормальных" выборах (то есть при некотором хотя бы уменьшении административного ресурса и облегчении доступа к избирателю наиболее серьезного конкурента, при верном подсчете голосов)? Прежде всего -- Лукашенко вряд ли сумел бы пройти с ходу. Во второй тур они вышли бы с Милинкевичем, на сколько-то процентов от него отставшим. И вряд ли люди, голосовавшие за двух других кандидатов, во втором туре проголосовали бы за Лукашенко -- разве что малая их часть. А тот, кто специально пошел голосовать "против всех", понятно, что настроен активно резко против действующего президента (иначе сидел бы дома). Это также ресурс Милинкевича.

А как же сельские бабушки, довольные своим батькой? Ведь они-то голосуют за него, а их в крестьянской все же Беларуси -- много? Да, но городского населения -- примерно 67%. А главное, у бабушек есть внуки. И уж благополучие-то внука для бабушки -- что русской, что белорусской -- поважнее своего. Дело лишь за тем, чтобы ей дали возможность понять, в чем именно состоит его благополучие -- в стабильной на веки веков власти Лукашенко или все же в чем-то ином?

Вечером на площади, под немыслимой какой-то, в один миг поднявшейся пургой (такое называют, кажется, "снежный заряд"), мы увидели этих внуков -- близко к 20 тысячам (выучилась в свое время считать толпу на наших демонстрациях). Хорошие, умные, одухотворенные молодые лица. Скандируют лозунг на плакатах "Верим, можем, переможем!". Вот это белорусское "переможем" ярче мне показалось нашего "победим" -- язык сохранил усилие пути к победе. Давно таких лиц не видела (хотя на студентов своих не жалуюсь). Даже немного завидно было.

Именно их, устроивших позже по собственной инициативе на площади палаточный городок, ходивших для мирной моральной поддержки товарищей к спецприемнику, избивали и затаскивали в автозаки 25-го -- в День воли, когда их вышло на улицы особенно много, и 31-го. А незнакомая женщина из Минска, узнав, что я была на площади (меня "опознал" ее приятель), описывает мне совсем другой митинг в поддержку президента у посольства Польши: "Два десятка пэтэушников вяло скандировали лозунги под руководством какого-то мужика с мегафоном, который скорее похож на немолодого спецназовца, чем на комсомольца. Ужасный текст, ужасное исполнение. Стыдно за страну. В тот же день ездили к тюрьме на Окрестина -- совсем другие лица, глаза. Не экстремалы, не революционеры -- просто нормальные люди. Они там по своей воле, безо всякой организации. Но чем больше про нас врут, тем меньше шансов у тех, кто этим руководит. Жаль только, что это не может случиться сейчас, и наши умные образованные дети уже уедут из страны, как уедут те, кого повыгоняют из университетов за участие в мартовских событиях". А многие, пишет она, уже раньше уехали -- в Москву...

Гордиться бы нам, но именно 25 марта спикер Госдумы Борис Грызлов заявил, что в ходе строительства союзного государства Москва и Минск решают беспрецедентные по своей важности задачи (так и пахнуло советским официозным говором -- "Сейчас, как никогда..."; еще немало тех, кто помнит эти плотные словесные слитки, ничего, кроме слепой угрозы, не выражавшие). "В решении этих задач мы продвинулись достаточно далеко и останавливаться на достигнутом не будем", -- обнадежил Грызлов в интервью журналу "Союзное государство" (и журнал такой есть) в преддверии десятилетия со дня подписания 2 апреля 1996 года Договора об образовании сообщества России и Беларуси... Правда, следующие слова для меня лично прозвучали более обнадеживающе: спешка, мол, здесь неуместна, согласование позиций двух суверенных государств "всегда требует времени". Отлегло немного. Быстро попасть в сообщники к закусившему удила провинциальному диктатору не хочется. Но движемся-то именно в этом направлении, причем в единении партии (правящей) и "народа" -- т.е. плюнувшего, видимо, на все на свете, кроме "стабильности", нынешнего российского большинства.

В отличие от многих я уверена, что еще не поздно эту ситуацию изменить. Вспомнить, что мы все-таки Россия, а не совхоз при батьке Лукашенко. Да и вообще почаще вспоминать русские сказки -- не пей, братец, из копытца, козленочком станешь.