Уходящий политический год запомнится тем, что России, пожалуй, впервые со времен распада СССР выпала возможность сыграть роль мировой державы. И Россия с этой ролью не справилась. Одного сочетания энергетического и фитосанитарного нажима на неугодные режимы на постсоветском пространстве с попытками маркировать авторитаризм во внутренней политике ярлыком «суверенной демократии» оказалось недостаточно для того, чтобы получить реальный авторитет в современном мире.

Председательство в «большой восьмерке» на фоне международных кризисов вокруг ядерных экзерсисов Ирана и КНДР, а также прихода к власти в Палестине террористической организации ХАМАС, давало шанс России продемонстрировать свою реальную мощь на мировой политической арене. Мощь обернулась немощью. Уговорить Иран и КНДР сотрудничать с мировым сообществом по ядерной проблеме Москве, пытавшейся разыгрывать карту «последней инстанции», к которой могут прислушаться не слишком адекватные руководители двух стран-изгоев, не удалось. Попытка зазвать на переговоры в Москву террористов ХАМАС, дабы убедить их отказаться от терактов и признать право Израиля на существование, провалилась. Наконец, саммит «большой восьмерки» в «европейском» Петербурге не приблизил Россию к Западу, отношения с которым по итогам года у Москвы такие плохие, каких не было уже давно.

Именно внешнеполитические итоги наиболее красноречиво иллюстрируют то, что делала Россия во внутренней политике. Поправки в избирательное законодательство, фактически запрещающие критику оппонентов и власти в ходе предвыборной кампании (теперь это определяется как «экстремизм»), законодательные ограничения деятельности неправительственных организаций, откровенное выдавливание зарубежных акционеров из крупнейших нефтегазовых проектов на территории России, политически мотивированные запреты на ввоз в Россию товаров из Грузии и Молдавии (как только отношения с Молдавией «потеплели», запрет тут же отменили), беспрецедентная кампания по борьбе с «некоренными» трудовыми мигрантами -- все это складывалось во вполне стройную картину. Картину дополнили три громких убийства конца года -- первого заместителя председателя Центробанка Андрея Козлова, журналистки Анны Политковской и экс-офицера ФСБ Александра Литвиненко. На фоне нарастающей борьбы провластных группировок в Кремле за сохранение своих позиций после окончания второго срока правления Владимира Путина эти убийства, независимо от того, кто за ними стоит, только добавили градус провокационности российской политике.

Проблема в том, что как попытки списать эти убийства на некие внешние силы, заинтересованные в дискредитации России, так и причастность к ним сил внутри страны, если таковая будет доказана следствием (это касается дела Литвиненко), одинаково вытекают из проводимого курса. Отсутствие полноценного политического процесса с реальным парламентом, реальными политическими партиями, нормальной системой средств массовой информации при фактически свершившейся приватизации крупнейших бизнес-активов и государственных институтов конкретными фигурами в окружении главы государства создает питательную почву для провокаций как инструмента управления. Внутри российской элиты все подставляют или готовы подставить всех ради самосохранения и усиления собственного влияния.

В таких условиях самая опасная ловушка, в которую загоняет себя Россия, -- угроза неоизоляционизма. Стать идейным вождем весьма разнородного антиамериканского лагеря и антизападного лагеря у России не получится -- для этого не хватит ни экономических, ни военно-политических, ни ментальных ресурсов (все-таки, согласитесь, трудно представить себе Москву, например, во главе единого мусульманского фронта сопротивления «атлантизму»). С Западом Россия рискует разругаться даже в главной сфере, которая обеспечивает более чем лояльное отношение к ней того же Евросоюза -- в сфере энергобезопасности. Желание российских нефтегазовых монополий, заодно ставших хребтом реальной политической системы страны, с одной стороны, владеть энергетическими активами на Западе, а с другой -- вытеснить западных партнеров с российского рынка явно не добавляет доверительности отношениям России с западным миром. Совместную борьбу с международным терроризмом после гибели Шамиля Басаева и вовсе можно считать законченной -- Россия не считает террористами тех, кого считают таковыми США.

Очевидный конфликт между имперскими амбициями и политическим изоляционизмом российской элиты выбивает из-под ног России фундамент, на котором при уникально выгодной для страны внешнеэкономической конъюнктуре (так долго так дорого нефть не стоила никогда) она могла бы стать одним из реальных лидеров мировой политики. Пока же Россия не может претендовать даже на роль Четвертого Рима для третьего мира. Хотя печальнее, что Россия не претендует на то, чтобы быть обычной демократической процветающей страной с высоким уровнем жизни населения и полноценным набором гражданских свобод. А это куда важнее, чем любой геополитический статус.