Спектакль Александра Галибина заставляет вспомнить пушкинскую характеристику Татьяны: «Она была нетороплива,/ Не холодна, не говорлива,/ Без взора наглого для всех,/ Без притязаний на успех,/ Без этих маленьких ужимок,/ Без подражательных затей...» Как же достали Пушкина те, кто всем этим был наделен, что портрет любимой героини он составляет из отсутствующих черт. Так и нынешний театр всем вышеперечисленным достал настолько, что благодарность вызывают вдумчивость, серьезность отношения к делу, к соработникам и тем, для кого его делаешь. Легко могу представить, что вышло бы, возьмись за пьесу Ибсена кто-нибудь из стаи режиссеров МММ -- «модных молодых московских». В последние годы общим местом стали восторги по поводу того, что, мол, с возвращением банков, акций, финансовых афер и прочих реалий капитализма вновь заблистали Островский, Сухово-Кобылин, Щедрин, актуализировались денежно-карьерно-семейные сюжеты. Режиссеры жирно красили соответствующие места у старых авторов, зритель в ответ радостно хлопал. Соблазн обставить такими жардиньерками ибсеновский «Кукольный дом» (который в России и Германии обыкновенно переименовывают в «Нору») весьма велик. Адвоката назначили директором банка, а его глупенькая инфантильная жена, оказывается, некогда из лучших побуждений подделала вексель, теперь этот скелет вылез из шкафа и грозит похерить наконец-то привалившее благополучие -- чем хуже какого-нибудь Casual Оксаны Робски, хоть сейчас сериал снимай.

Однако Галибин -- режиссер не модный. Он старомодный. В том смысле, что относится к театру как к средству духовной самореализации. Он работает неровно: в какие-то спектакли я был влюблен, бывали и достойные работы, и полуудачи, кое-что совсем не получилось. Но даже и тогда очевидна была доброкачественность намерений, чувствовался внутренний импульс, заставивший взяться именно за это дело. Никогда это не был скороспелый циничный ответ на запрос конъюнктуры.

В «Норе», впрочем, осознание конъюнктуры чувствуется -- спектакль ей отчетливо противостоит. Действие соткано по законам традиционного психологического театра -- с подробно проработанными внутренними движениями, оценками, связями. Никаких «спецэффектов» -- эффектные акценты (прежде всего световые, отличная работа Глеба Фильштинского) существуют не ради себя, но чтобы придать резкость довольно-таки вязкому тексту.

Общеизвестна схожесть «Норы» с пьесами Чехова. Но по-русски Ибсен звучит гораздо хуже. Герой, приобнимая жену, воркует: «Птичка мила, но тратит ужасно много денег. Просто невероятно, как дорого обходится мужу такая птичка», -- та отвечает: «Знал бы ты, сколько у нас, жаворонков и белочек, всяких расходов». Такие галантерейности возможны разве что между Яшей и Дуняшей из «Вишневого сада». Галибин вытравил значительную часть приторного щебета (некоторые сцены купированы) не только потому, что он сам по себе несносен, но и по более содержательной причине.

«Кукольный дом» -- одна из самых репертуарных пьес. Нора -- коронная роль дюжины великих актрис. Она из разряда ролей «с преображением», актеры их любят за возможность по ходу спектакля полной смены облика и тона. Здесь не такой скачок, как в «Пигмалионе» или «Служебном романе», но все-таки предполагается, что героиня переживает революцию характера -- от чистой субретки в начале к ingenue dramatique (Комиссаржевскую хвалили тем горячее, что «перерожденная Нора редко кому удается»). В Александринке на Нору выбрана Ирина Савицкова -- и это принципиально. Савицкова никакая не куколка, не белочка, не птичка, не субретка и не женщина-ребенок. В ее красоте есть трагический оттенок, с самого начала она выглядит значительнее самодовольного мужа. Тут уже не Чехов, а Достоевский мерещится: будто Настасья Филипповна вышла-таки за Ганю Иволгина, но темная сила в ней присмирела лишь на время. Притом эта Нора -- человек по-настоящему добрый (хотя и странной, непредсказуемой добротой г-жи Барашковой), что красивым актрисам удается сыграть нечасто. Выбором героини режиссер показал, что его история ни в коем случае не мещанская, но драматическая («пьеса» Ибсена в программке названа «драмой»). В этом его поддержала художник Марина Азизян: ее кукольный дом составлен из ширм, легко становящихся полупрозрачными. Декорация соединяет мотивы модерна и японского дома, все бело-голубоватое, палевое, цвета рисовой бумаги, стоит дать контровой свет -- люди, только занятые бытовыми диалогами, превращаются в черные графичные силуэты, очищенные от быта. И гвоздь роли Норы -- знаменитая тарантелла, которую она исступленно танцует, чтобы не дать мужу прочитать разоблачающее письмо и отсрочить развязку, -- стала страшноватой бойцовской ритуальной пляской.

«Нора» -- пятый спектакль Галибина в Александринском театре и второй сделанный им в качестве главного режиссера. Худрук Валерий Фокин, пригласивший его на эту должность, за два года, что он возглавляет старейшую российскую труппу, тоже выпустил две работы: широко известного «Ревизора» и недавнего «Двойника». Два года -- совсем мало не только для почти 250-летней александринской истории, но даже для зрительской биографии. Я, к примеру, помню тот прославленный «актерский» театр, когда, как в дивертисменте, на сцене последовательно являлись Горбачев, Меркурьев, Толубеев, Александр Борисов, -- это был ослепительный праздник самодостаточного мастерства. Помню и времена темного царства, когда театром руководил Игорь Горбачев, -- «Ураган» Софронова тоже лежит булыжником на дне памяти. Кстати, Галина Карелина, которая в тогдашнем кошмаре изображала секретаря обкома Чернобривцеву, в «Норе» выходит старой нянькой Анной-Марией. В стенах этого дивного здания Росси, в сказочном красно-золотом зале время спрессовано, тут невозможно забыть родство -- гении места не дадут. А Фокин и не собирается -- напротив, всячески утверждает важность традиции. И сетует на «тотальное наступление на культуру под видом модных течений». К счастью, Фокин и Галибин -- люди твердые в реализации своих представлений о том, что хорошо и что дурно, знающие себе цену, не стремящиеся кому-то понравиться. (Вот в огромной роли Норы нет ни одного жеста заигрывания с публикой; и это в наше-то время, когда театр переместился в сферу сервиса.) Возможно, им удастся проложить третий путь -- между косно-замшелым прошлым и бойко-пустым «современным».