Международный музыкальный фестиваль «Скрипач на все времена», посвященный 80-летию Юлиана Ситковецкого (1925--1958), продлится до 6 ноября. В программе нет ни одного сочинения, в котором не звучала бы скрипка. А среди исполнителей -- скрипачи с мировыми именами: Лиана Исакадзе, Дмитрий Ситковецкий, Юрий Жислин, Юлиан Рахлин, Жаннин Янсен, Алена Баева. А также оркестр Musica Viva, виолончелист Александр Князев и пианистка, вдова Юлиана Ситковецкого Белла ДАВИДОВИЧ, с которой перед концертами встретился корреспондент «Времени новостей» Михаил ФИХТЕНГОЛЬЦ.

-- Как возникла идея провести фестиваль?

-- Это была инициатива родни Юлиана. Его сестра живет в Москве, во Франции -- младший брат. Все они связаны с моим сыном Дмитрием, который «числится» за Лондоном, но выступает по всему миру. Когда меня спросили, как я отношусь к идее фестиваля, я, естественно, была «за». Уже 3 ноября я должна была быть в Женеве, где открывается конкурс пианистов, на который я была приглашена в жюри. Но, узнав, почему я задерживаюсь, мне пошли навстречу, и я смогу опоздать на один день.

-- Известно ли на Западе имя Юлиана Ситковецкого?

-- Очень мало. Мой муж умер в 1958 году -- к этому времени на Запад пробились только Ойстрах, Ростропович, Гилельс. Даже не Рихтер. У Юлика вообще все сложилось не так, как он того заслуживал. Спустя много лет после его смерти понемногу начали выходить его записи и соответственно появляться отзывы в крупных музыкальных журналах. Люди совершенно не понимали, как так получилось -- молодой красивый мужчина на обложке диска, великолепный скрипач -- и его уже нет. Благодаря записям появился интерес. Совсем скоро одна американская компания выпустит еще несколько новых альбомов.

-- Живя в Нью-Йорке, вы остаетесь более или менее в курсе событий в музыкальной жизни здесь?

-- Благодаря телевидению я стараюсь следить за событиями, хотя в последнее время то, что происходит в Штатах, отвлекает внимание от всего остального -- ураганы, наводнения. В газетах уже печатают возможные планы эвакуации Нью-Йорка... Что касается России, мне много рассказывают друзья -- в частности, о театральной жизни, которая бьет ключом.

-- Какое впечатление лично на вас производит сейчас Москва?

-- Это уже не мой город. К великому сожалению. В моей памяти улица Горького не была такой узкой от количества машин. Я дурею от идиотской рекламы и количества «элитных домов». Все изменилось -- это относится и к публике, которая ходит на концерты. Но музыку по-прежнему слушают замечательно. Недавно был случай, тронувший меня до слез. На мой концерт в Афинах пришли наши эмигранты и принесли мои пластинки, которые много лет назад вывезли из Советского Союза -- тогда они смогли взять с собой только считанные вещи и среди прочего умудрились увезти и мои записи. В Ленинграде (он по-прежнему для меня Ленинград) один человек мне подарил программку моего концерта в Киеве, который был сто пятьдесят лет тому назад -- на ней его рукой написано: «Она не играла второе отделение, потому что у нее был приступ радикулита».

-- Понятие «русская фортепианная школа» все еще является неким критерием на Западе или уже отошло в прошлое?

-- Молодежь, которая приезжает сейчас из России, уже не имеет о нем представления. Я не хочу называть конкретных имен. Сейчас они часто идут на поводу у публики, особенно в Америке -- закончить концерт нужно обязательно на пять форте, картинно откинуться от рояля и так далее. Такие серьезные музыканты, как Михаил Плетнев или Григорий Соколов, впрочем, еще собирают полные залы. Но в целом в США, где я живу, но уже не играю, ситуация с классической музыкой стала хуже. Америка теперь падка на возраст -- наибольший спрос имеет быстрая и громкая игра. Есть один пианист, который играет в таких темпах, что уши просто не поспевают за ним. Вы его, наверное, знаете -- китаец Ланг Ланг. Я смотрела трансляцию его концерта по телевидению из Carnegie Hall и поражалась -- он с дикой скоростью играет пассаж и краем глаза еще успевает посмотреть на реакцию публики. Он сейчас «переиграл» всех наших -- и Аркадия Володося, и Женю Кисина. Теперь это номер один. За ним ездит по городам персональный рояль... Но собственно к музыке это не имеет никакого отношения.

-- Вы часто работаете в жюри международных конкурсов -- чувствуется, какие меняются критерии в исполнительском искусстве?

-- Они уже давно поменялись. Хотя буквально на днях я очень радовалась -- моя подруга Вера Горностаева показала мне видеозапись лауреата первой премии конкурса им. Шопена в Варшаве. Который только что закончился. Победил молодой поляк -- Рафаэль Блехач. Впервые за много лет я услышала настоящего Шопена -- и рояль звучит чудесно, и все нюансы правильные. Я получила громадное удовольствие -- все-таки есть еще что-то настоящее на конкурсах.

-- Насколько в такой ситуации проигрывают российские пианисты?

-- В Джульярдской школе в Нью-Йорке, где я преподавала, русских по-прежнему много -- все они отчаянно стараются пробиться. Сейчас, по-моему, в каждой подворотне есть фортепианный конкурс, если среди участников -- люди разных национальностей, то он уже и международный, но ничего, кроме денег (да и то, только в случае первой премии), они не приносят. И опять же сейчас меньше всего речь идет о музыке. После двадцати одного года в Джульярде, насмотревшись на все это, я не выдержала и написала заявление об уходе, предварительно поблагодарив за сотрудничество.

-- Какой репертуар сейчас вы выбираете для собственных концертов?

-- У меня по-прежнему много выступлений в Европе, но репертуар я уже стараюсь не менять -- все-таки возраст. Иногда даже приходится отменять концерты. В январе у меня сольные концерты в Голландии, потом с оркестром в Испании. Люблю сейчас играть Мендельсона, Шумана. В Голландии я хотела сделать шумановскую программу, но они очень попросили включить Шопена -- видимо, с ним мне уже никогда не разойтись. Но я таким положением вещей довольна.