Одну и ту же пьесу Теннесси Уильямса -- «Трамвай «Желание» -- в ТЮЗе и в Театре Моссовета поставили одновременно, премьеры -- в один день. В ТЮЗе эту давнюю (1947 год) историю о том, как к замужней младшей сестре в Новый Орлеан приезжает старшая и как этот шумный, простой такой, жаркий город и его обитатели -- работяги, отрывающиеся за пивом, доводят слишком тонкокожую гостью до психушки, поставила Генриетта Яновская. В Театре имени Моссовета за этот же сюжет взялся Юрий Еремин -- правда, он назвал спектакль «В пространстве Теннесси У.». Два режиссера рассказали истории о двух временах, вписав их в совершенно разные пространства, -- и даже психические болезни героиням выдали различные.

Спектакль Яновской ближе к нам по времени: хотя точно десятилетие не определить, но кока-кола, которую пьют герои, уже в пластиковой бутылке, а телефон -- еще с дисковым набором. То есть прошлое, но все же не слишком далекое. В спектакле Еремина газировка строго в стеклянной посуде, лед достают из погреба, а наряды, выданные главной героине, явно апеллируют к нарядам голливудских девушек пятидесятых. Но при этом спектакль Яновской относится к Уильямсу внимательнее и почтительнее.

Оформлявший тюзовский спектакль Сергей Бархин завесил комнату, в которой обитают Стелла (сестра главной героини, ее играет Елена Лядова), ее муж Стэнли (Эдуард Трухменев) и в которой, собственно, и приходится поселиться Бланш (Ольга Понизова), потому что комната одна, разделена лишь занавеской, -- цветастыми ковриками, устлал ее половичками, заставил какими-то тихими шкафчиками. Ничего ужасного, ничего такого, что заставило бы зрителя так же вздрогнуть при первом взгляде, как вздрагивает Бланш, -- понятно, что бедный квартал, что квартал южный, но видно, что ведущая дом женщина старается сделать его уютным. Мария Рыбасова, придумывавшая декорации для Юрия Еремина, «комнату» ликвидировала вообще -- сцена поделена диагонально на белый и темный треугольники, в темном -- лишь пианист, наигрывающий до боли знакомые мелодии (одна «Чаттануга» повторилась раз десять), в светлом -- вжатая в правые кулисы стена дома. Перед стеной -- резко поднимающийся вверх покат сцены, словно улица сбегает с холма. И, кроме выброшенной на авансцену кровати, ничего больше, пустота, ощущение того, что пространство продувается всеми ветрами.

То есть, судя по оформлению спектакля, в ТЮЗе пробуют прочитать все цвета пьесы; в Моссовете -- черно-бело стилизовать ее и выдать «фантазию на тему». Так оно дальше и получается.

Очень точная краска в спектакле Яновской -- вечный шум квартала, шум дикий, очень привычный для аборигенов, очень бытовой. Вот в квартире сверху кто-то дерется; вот вопит Стэнли, призывая жену, вот гомонят проходящие мимо корейцы (задействован национальный курс, набранный в Щепкинском училище, изящные девушки и молодые люди, все как один в черных костюмах, они одновременно почти что слуги просцениума, убирают разбросанный реквизит, и -- громкая, иноязычная, чужая Бланш толпа Нового Орлеана, постоянно присутствующая в ее жизни). И предательство Митча (Игорь Балалаев), отличного, робкого, верного ей Митча, предуготовлено тем, как он рявкает в сторону; это с ней он разговаривает человеческим голосом, с другими -- иначе, а значит, и с ней скоро сможет -- и будет -- иначе.

Вот эти точные детали -- как привычно моет Стелла ноги в раковине; как уверенно хватает рукой табуретку Митч, собираясь драться, -- вот из них и создается он, этот город, невозможный для хрупкой женщины, явившейся в него искать убежища от череды потерь и в конце концов потерявшей саму себя. Ее шизофрения -- ее спасение, ее укрытие, цветастое одеяло иллюзии, под которое она прячется с головой. Ольга Понизова очень точна в спектакле -- точна так, будто, как принято было сто лет назад, для подготовки роли специально наблюдала больных людей.

Не так в Театре Моссовета, не так у Евгении Крюковой, которой досталась там главная роль. Болезнь ее героини не более чем истерия, возникшая, как уверял доктор Фрейд, от сексуальной неудовлетворенности. Бланш в этом спектакле намеренно провоцирует Стэнли да и всех мужчин подряд -- в частности, устраивает натуральный сеанс стриптиза в окне, когда мужчины играют в покер. Юрий Еремин вообще постарался, чтобы зрители в зале не заскучали: то Стэнли (Валерий Яременко), развалясь на кровати, в одиночестве запустит руку себе в штаны, то Бланш станет переодеваться за занавеской, прошитой светом прожектора. Бланш Крюковой -- вульгарная кукла-притворяшка (вот эта дама в кричащем алом платье -- Бланш? Понятно, что зал сочувствует Стэнли, сразу невзлюбившему сестрицу жены), а ее сестрица Стелла (Екатерина Гусева) -- просто кудрявая дурочка с аффектированно-клоунскими манерами. (В ТЮЗе -- отличная роль Лядовой, там сыграна провинциальная девочка, принимающая жизнь такой, как она есть, и умеющая сражаться за то, что есть, и радоваться небольшим победам; и -- в этом сражении -- проходящая по своей сестре, потому что в этой битве каждый сам за себя.)

К уильямсовскому «Трамваю «Желание» Еремин добавил один мотив из романа Сюгоро Ямамото «Город без времен года». (По этому роману был поставлен фильм Куросавы «Додескаден».) Не мотив даже, а одного персонажа -- безумного водителя трамвая, который бегает по существующим уже только в его голове рельсам после того, как маршрут давно ликвидировали. Александр Леньков бегает по сцене, ремонтирует воображаемый трамвай и в финале увозит героиню куда-то, вроде бы и не в психушку она попала, вроде бы избежала этой участи. Но Уильямс -- сам не чуждый сантиментов и красивостей -- все же твердо знал, что от внешнего мира на воображаемом трамвае не уедешь. Можно попробовать, но кончится все плохо. И в этом ТЮЗ с Уильямсом совпал. А Моссовет -- нет.