На вопросы корреспондента «Времени новостей» Ивана СУХОВА ответил президент Ингушетии Мурат ЗЯЗИКОВ.

-- Большая кавказская новость последних дней -- совещание в Москве, на котором Дмитрий Козак озвучил идею внешнего финансового управления в дотационных регионах юга. Ингушетия один из них, но вы выглядели наиболее решительным противником этой идеи.

-- Я не противник новых предложений. Мы строим гражданское общество, и каждый имеет право высказывать свое мнение, тем более человек, который отвечает за региональную политику. Но мы должны смотреть, насколько эти предложения целесообразны, насколько это приживется, насколько это будет государев подход. Я глубоко убежден, что это нецелесообразное, невозможное решение. Мы уже внешне науправлялись, одной Чечни достаточно. С позиции чего будет делаться это внешнее управление? С позиции Садового кольца? Мы должны исходить из тех реалий, которые у нас сегодня есть. Нужна конкретная программа политики на юге России. Надо посмотреть стартовые возможности каждого региона, климатические условия, сырьевую базу, трудовые ресурсы. Посмотрите, что такое Ингушетия. Это республика, которая образовалась 13 лет назад из нескольких районов бывшей Чечено-Ингушетии. В ней скопились все миграционные проблемы, которые есть в стране. И вместо того, чтобы оказать конкретную помощь по федеральной программе развития юга России, предлагается какое-то внешнее управление, которое скорее всего будет осуществлять человек, совершенно далекий от ситуации. Я этого просто не приемлю и считаю провокационными заявления в отдельных СМИ и отдельных политиков, когда говорят, что Кавказ коррумпирован.

-- Речь идет о заявлениях Дмитрия Козака?

-- Чьи бы они ни были. Я не считаю, что это заявления Козака, это скорее говорят отдельные депутаты. Клановость -- это бред! На Кавказе люди умеют и хотят работать, соскучились по работе. Просто образовался вакуум после распада СССР. Связи, которые были у республик, краев и областей, порваны. Я не говорю, что должна быть уравниловка и что не надо увеличивать собственные доходы. Мы их увеличили в три раза за последние годы. Но кто бы мне что ни говорил, я на месте лучше сделаю то, что нужно, чем человек, который академически рассуждает из Москвы, как нам обустроить Северный Кавказ. Северный Кавказ -- это регион, где лабораторные эксперименты более недопустимы.

Я не критик Козака. Я критик тех предложений, которые сегодня не сработают. Я, например, только за то, чтобы поскорее осуществлялась передача полномочий из центра в регионы. Сейчас руководители федеральных структур в регионе не подчиняются главе региона, а за их ошибки отвечает глава. Полномочия должны соответствовать ответственности. Плохо, когда присылают человека и он говорит: «Меня назначили в центре, здесь я подчиняться никому не буду». Я говорю: «Извини, дружок, а я руководитель субъекта Российской Федерации». И что это будет -- коса на камень? Должна быть сбалансированная власть. Тогда мы придем к той формуле, которую хотим, -- сильный регион, сильный федеральный центр, сбалансированная власть, сильная страна.

-- Вы сказали, что необходимо создать конкретную программу развития юга. Но такая программа -- ФЦП «Юг России» -- давно существует.

-- Да, но она малоэффективна. Я вам приведу пример: по ФЦП Ингушетия должна была получить 79 млн руб. За весь прошлый год не получила ни копейки. В конце декабря говорят: «Деньги выслали -- 4 млн руб.». Но эти 4 млн тоже не приходят. А после начала нового финансового года в Интернете появляется погромное предупреждение от руководства ЮФО: Ингушетия не так использует деньги. Вообще принято говорить, что сегодня в республике плохо. А я так не считаю. Мы только в июле прошлого года сдали два завода. Я же не могу сидеть и ждать, когда мне пришлют деньги. Я строю. Уже сдано свыше 500 тыс. квадратных метров жилья, мы в округе идем на втором месте и на 44-м по стране. А если я буду ждать, пока мне кто-то что-то пришлет, я ничего не построю. Столицу я строю на внебюджетные средства. Президент говорит: мы должны ориентироваться на борьбу с бедностью и решать социальные проблемы. А у меня роддома нет своего и была самая большая младенческая смертность. С чего я должен начинать? Конечно с ликвидации младенческой смертности. Сегодня роддом сдают, тоже на внебюджетные средства.

-- Вы были последовательным критиком зоны экономического благоприятствования, существовавшей в Ингушетии при Руслане Аушеве. А сейчас вновь собираетесь добиться для Ингушетии режима благоприятствования...

-- Я не противник зоны благоприятствования. Просто считаю, что она должна быть эффективна. Я за создание особых экономических условий и налоговых послаблений для Ингушетии, чтобы мы могли решать свои проблемы, используя собственные ресурсы. Чтобы мы не отправляли налоги в федеральный бюджет и не выпрашивали бы потом деньги, как нищие. На определенном этапе, может быть на год, на два, можно было бы сказать: все налоговые поступления остаются в республике и должны быть использовать на социальную сферу. Да, мы сегодня готовим документы для создания в Ингушетии особой экономической зоны, часть документов уже передали. Новая зона должна быть таким своеобразным инкубатором. Сейчас мы построили в Назрани завод электронно-мачтовых антенн, планируем создать вокруг еще несколько предприятий и обустроить эту территорию.

-- То есть новая зона не будет распространяться на всю территорию республики?

-- Да. Я несколько раз беседовал на эту тему в правительстве России, там очень тяжело на это реагируют, помня опыт предыдущей ингушской зоны. Я думаю, теперь это будет отдельная территория, как и положено по новому закону. Для Ингушетии отдельно никто не будет ничего делать.

-- То есть Ингушетия не ставит вопрос о режиме экономического благоприятствования так резко, как соседняя Чечня?

-- Я бы и поставил, но понимаю, что это бесполезно.

-- На последних совещаниях в Москве обсуждалась и проблема осетино-ингушского урегулирования. О чем конкретно шла речь?

-- Об исполнении поручений президента -- решить все вопросы по возвращению вынужденных переселенцев-ингушей к местам прежнего постоянного проживания в Пригородный район до конца 2006 года. К сожалению, между Осетией и Ингушетией уже было на эту тему 159 разных соглашений и протоколов о намерениях. Но сегодня надо уйти от разговоров. Это касается судеб человеческих. Вне своих домов уже выросло целое поколение. Пора перестать пересчитывать этих людей, я на совещании сказал об этом. Все 14 лет их пересчитывают всевозможные организации, и у всех разные цифры. Животных нельзя столько раз пересчитывать. Надо прийти к одной цифре. Похожая ситуация была с чеченскими беженцами на территории Ингушетии. Тогда тоже одна цифра была у чеченского правительства, вторая у ингушского, третья у ФМС, четвертая у правозащитников. Ровно за неделю мы пришли к единой цифре. И с нее началась работа. Никто не был ущемлен. Те, кто хотел уехать, уехали на совершенно добровольной основе. Те, кто решил остаться, остались, даже при ингушском малоземелье. Их около 50 тыс. -- для маленькой Ингушетии очень большая нагрузка. Но Ингушетия показала пример решения миграционных проблем. И точно так же люди на территории Северной Осетии должны отнестись к своим согражданам, к гражданам РФ, которые хотят вернуться к местам прежнего постоянного проживания.

-- По Пригородному району вы уже пришли к окончательным цифрам?

-- Да, пришли. Думаю, что это совещание должно быть последним -- уже и времени почти не осталось. И, конечно, мне хотелось бы обратить внимание на закон о реабилитации репрессированных народов. Как только что-то происходит на юге России, сразу раздаются голоса, что надо этот закон убрать, изъять и подвергнуть ревизии. Я считаю, что это просто кощунство перед памятью безвинно убиенных людей. Этот закон касается не только ингушского народа, он касается 13 репрессированных народов. Россия сегодня выбрала демократический путь развития и осудила акты тоталитарного режима. Речь ведь идет даже не столько о законах -- плохие они или хорошие. А о том, чтобы мы их научились исполнять.

-- Поручение президента относительно завершения урегулирования в 2006 году будет исполнено в срок?

-- Поручения президента не обсуждаются, их надо исполнять. Минфин уже определил сумму на обустройство возвращающихся. Это совещание для этого и было созвано, там были представители Минфина и всех федеральных структур, которые так или иначе завязаны на это поручение. Я надеюсь, что этот вопрос будет решен. Люди устали. Вариант решения один: люди должны жить там, где хотят. И еще: надо убрать все эти оборонительные сооружения вдоль границы. Террористы там все равно не ездят. А вы попробуйте с Черменского круга проехать до Ставропольского края. Целые сутки потеряете. Этого быть не должно.

-- Стало ли труднее работать над осетино-ингушским урегулированием после Беслана?

-- Не надо подходить к тем или иным событиям в таком идеологическом ракурсе. В Ингушетии тоже были события 22 июня 2004 года. Около 500 детей остались сиротами. И Беслан, и нападение на Ингушетию, и взрывы в Москве -- наша общая проблема. Это акты международного терроризма, и нельзя дать использовать их в политических целях.

-- Вы упомянули о нападении на Ингушетию. Возможно ли повторение этих трагических событий? Как бы вы оценили качество контртеррористических мероприятий, предпринимаемых на территории республики?

-- Я не могу заниматься пророчеством. Никто ведь не предполагал, что в Лондоне может случиться то, что случилось. Конечно, мы все делаем, чтобы подобное не повторилось. Но главной контртеррористической операцией на юге России должна быть операция по созданию рабочих мест. Мы строим, мы много делаем по созданию рабочих мест в агропромышленном комплексе, в стройиндустрии, в нефтеперерабатывающей промышленности. У нас огромное количество нетрудоустроенной молодежи, которая находит себе какие-то не те занятия. Тем более на фоне проблем с возвращением переселенцев, которые не решаются в течение 13 лет. Если кому-то в 1992 году было пять, сейчас ему 18. Он должен работать и учиться, а если не находит такой возможности -- выбирает другой путь. Возвращение к местам постоянного проживания в этом смысле обеспечило бы безопасность как на территории Осетии и Ингушетии, так и в целом в регионе.

-- Правозащитники часто говорят, что Ингушетия стала похожа на Чечню -- так активно там борются с боевиками. Так ли это?

-- Я не согласен. Кстати, с правозащитными и гуманитарными организациями я работаю очень активно. Да, бывают проблемы. Но любое нарушение прав человека для нас неприемлемо. Ни один такой факт не остается без внимания. Конечно, отдельные случаи есть, и сегодня идет прокурорская проверка. Если мы пойдем по пути беззакония, то уподобимся бандитам, а этого делать ни в коем случае нельзя.

-- Продолжаются ли сейчас похищения людей сотрудниками правоохранительных структур?

-- Отдельные факты ранее были. Но сегодня для Ингушетии это неактуально. Такого быть не должно. Если кто-то задержан, люди должны знать, за что, какими организациями, что вменяется. Человека нельзя назвать преступником, пока не будет решения суда. Нам было высказано недовольство правоохранительными органами, прокурорскими работниками и даже отдельными правозащитными организациями, когда мы запретили передвижение на территории республики машин без опознавательных знаков, машин с затемнением, людей в каких-то масках.

-- Запрет действует?

-- Действует, но не всегда вызывает радость у отдельных структур. Но нельзя допускать беззакония, требуя исполнять закон.

-- Были данные, что летом ингушским правоохранителям удалось предотвратить теракт, сопоставимый с бесланским. У Ингушетии есть специальное антитеррористическое «ноу-хау»?

-- Ингушские правоохранительные органы -- это все-таки жители Ингушетии. Естественно, они нацелены на то, чтобы на территории Ингушетии были мир, стабильность, порядок, настроены не допустить расширения контртеррористической операции, идущей в Чечне. Потому что сегодня есть силы, которые спят и видят, и делают очень многое, чтобы Ингушетия стала зоной нестабильности. Такие силы есть за рубежом, такие силы есть в нашей стране. Но в Ингушетии мы однозначно сказали -- это не наш путь. Наш путь -- это развитие своей государственности. Пользуясь случаем, я бы хотел попросить российских законодателей и членов правительства, чтобы они на своем уровне оказали конкретную, в том числе материальную, помощь сотрудникам правоохранительных органов. Мы привыкли их все время ругать, особенно когда что-то случается. Но что будет делать участковый в огромном населенном пункте за 3-4 тыс. рублей?

-- Весной закон о местном самоуправлении взбудоражил ингушскую общественность. Какова сейчас ситуация с муниципальной реформой в Ингушетии?

-- Есть закон о местном самоуправлении, и мы будем его исполнять. Но в нашей большой стране мы должны учитывать ее специфику, традиции, национальности и конфессии. Ингушетия на сегодняшний день не имеет очерченных административных границ. Есть населенные пункты, в которых уже 50 лет не выделяются земельные участки, потому что в Ингушетии очень мало земли. Населенные пункты фактически срослись один с другим. Понятно, что разграничение территорий вызывает определенные трудности. Кроме того, если мы говорим о местном самоуправлении, надо говорить и о финансовой самодостаточности. Но в Барсуках, в Плиево, во многих других населенных пунктах бюджетообразующих предприятий нет. Таким образом, сама идея местного самоуправления и самофинансирования сводится на нет. Может быть, в каких-то регионах, по указу президента или на законодательном уровне, есть смысл осуществлять муниципальную реформу по мере готовности субъекта и с учетом его специфики. Мы все должны сделать оптимально. Ингушетия привела в соответствие с федеральным законодательством 335 нормативных актов. Конечно, вся Россия не должна подстраиваться под национальные республики. Но мы должны исходить из существующих реалий. А они таковы: в полном объеме мы не можем осуществить закон о местном самоуправлении. Решение отложить его окончательное вступление в силу до 2009 года я считаю правильным.

-- Когда будут утверждены административные границы Ингушетии?

-- С Чеченской Республикой у нас административная граница есть, хоть и не утверждена законодательно. И мы просто не хотели бы бежать впереди паровоза. В ноябре будет избран парламент Чеченской Республики, пусть сядут два парламента, сядут старейшины и все решат. Спорных вопросов между чеченцами и ингушами нет и быть не может.

-- Недавно в Слепцовской был заложен новый православный храм. Как обстоят дела с возвращением в Ингушетию русских?

-- Ингушетия -- единственный регион, в который возвращаются русские. За последние полтора года вернулось около 300 семей, есть специальная программа, для их обустройства и интеграции создан кооператив «Славянка». Я сказал тогда перед прихожанами православного храма: Ингушетия -- это и ваша родина, и мы должны быть вместе на нашей с вами земле. Я вырос в Грозном, в интернациональном городе. И сегодня, когда возвращается один человек, которого я могу обустроить, -- это для меня целый мир. А мононациональная республика -- это страшная ситуация, это путь в пропасть. Я радуюсь, когда люди возвращаются, работают врачами, учителями, поступают в университет.

-- Несколько месяцев назад было покушение на заместителя главы администрации Слепцовской Галину Губину -- это одна из ключевых фигур в программе возвращения русских. Говорит ли это покушение о том, что не все довольны идущим процессом?

-- Конечно, говорит. Мы занимаемся созиданием, а многим нужен хаос. Но нам пишут сотни писем из России, в которых пишут: только вы один занимаетесь этой проблемой, только вы вспомнили русских. Это приятно. Весь мир занимается проблемами чеченских беженцев, иногда вспоминают ингушских. А русских как будто нет вообще. Эти люди оказались гостями в собственном доме.

-- А кому нужен хаос в Ингушетии?

-- Прежде всего силам, которые сегодня готовятся к 2008 году. Ингушетия для них -- место прокручивания политических экспериментов. Им нужна вторая Чечня. Допустить этого нельзя. Ингушетия -- место, где решается судьба России. Не в Чечне, где воюют, и не в Карачаево-Черкесии, где делят ресурсы, а именно в Ингушетии. Но им ничего не удастся. Неудобный он, президент Ингушетии.

-- Как продвигается расследование прошлогоднего покушения на вас?

-- Установлены непосредственные исполнители, те, кто монтировал взорвавшуюся машину, те, кто ее вел. Есть отдельная информация по заказчикам. Часть исполнителей в розыске, но есть и люди, которых искать не надо: их уже не найдут никогда. Они уничтожены спецслужбами.

-- Вам не страшно?

-- Все мы под одним Богом, и все мы смертны.

-- Ваши близкие в Ингушетии?

-- Да. Мои дети дома. И моя супруга говорит, что выходила замуж за настоящего мужчину. Который тогда не был ни президентом, ни генералом, а оперуполномоченным. Я не из тех, кого из кабинета выносят вместе с креслом. Но я знаю, когда закончится мое президентство, я в любой дом смогу зайти, пройти по любой ингушской улице, и мне не надо будет переходить на другую сторону и тем более опускать глаза. В этом смысле я себя чувствую комфортно.