Душа, как известно, питается впечатлениями. Которые иногда помогают почувствовать происходящее точнее и острее, чем информация (которой в свою очередь питается голова), позволяет понять.

Хотя Международный центр журналистского сотрудничества отправил меня в Данию как раз за информацией -- мне надлежало обследовать, как функционируют разнообразные тамошние культурные институции. Ну эту-то материю я изучил, все там, как вы понимаете, в порядке, нам на зависть, но вот еще кое-какие впечатления, складываясь одно к другому, составили в конце концов своеобычную картину мира и сознания.

Копенгаген. Ратушная площадь. Сама краснокирпичная ратуша, построенная на рубеже XIX--XX веков, стилизована под оперно-романтический замок, сбоку от нее -- отель, выдержанный в том же духе историзма. Его стены и черепичная крыша буквально облеплены рекламой. Реклама -- всякий знает -- есть уродство и вообще враг культуры. Но в Копенгагене при взгляде на этот самый отель почему-то скулы не сводит, и даже что-то веселое есть в этом симбиозе: рекламные вывески на огромном теле здания -- как птички-санитарки промеж крокодильих зубов.

Музей истории Копенгагена. Там в одном зале расставлены здоровенные мраморные бюсты разных важных дяденек осьмнадцатого столетия в пудреных париках и с орденами. Но тут же витринами отгорожен кусок пространства, и на нем развернута выставка, посвященная первому в Дании презервативному заводу. Фотографии. Детали технологического процесса. Образцы продукции. Умопомрачительный антикварный автомат по продаже изделий этого резинового производства. Спрашиваю директора музея Йоргена Селмера, отчего же бюсты с кондомами. «Нам показалось, -- отвечает сей добропорядочный джентльмен вполне зрелых лет, -- что такое сочетание будет интересным».

Это еще что, а вот послушайте, что учинили тамошние ребята и девчата лет еще незрелых. Датский центр дизайна. По нему нас водил Йеспер Мунк Андерсен (этот отъявленно декадентского вида худущий молодой человек все время прихлебывал из пластиковой бутылки, невольно заставляя гадать о причинах столь сильного утреннего обезвоживания). Он рассказал, что прежде датский дизайн был целостным течением, имелись некие доктрины, которые диктовали моду. За последние 10--20 лет все переменилось, и теперь модой никто не озабочен, а все свободно самовыражаются. Единственное общее -- в отсутствии общего. Выставка в центре представляет и воплощение этих самых вольных идей, не ориентированных на потребителя, и функциональный дизайн. К примеру, Сесиль Манз (Cecile Manz) выдумала лестницу (по таким у нас лазают на чердак), но у нее одна перекладина пошире, а следующая повернута вертикально. Получается стул: на широкой перекладине сидишь, а верхняя -- подголовник. Зачем? А ни за чем, но зато отменно остроумно. А Луиза Хиндсгавл (Louise Hindsgavl) зато изготовила статуэтку. Вообразите: на овальном постаменте рококо из прекрасного белого фарфора, в обрамлении порцелиновых розочек возлежит милая девушка. Тоже белая, глазурованная. И у нее такая чудная головка, и личико, и грудки, и ножки. А между ножек -- член и яйца! Вообще-то глумление над мещанским гламуром -- одна из любимых идей поп-арта, но редко доводилось видеть столь ослепительное ее воплощение.

А в соседнем зале -- стандартные манекенные торсы, мужской и женский. На них -- трусы. Сразу и не разберешь, в чем тут дело. А дело в том, что молодой датский дизайнер Allan Tanghшj озаботился проблемой стоматиков -- людей, у которых из-за рака прямой кишки сформирован искусственный задний проход. Так вот, в трусах, сбоку -- изящно декорированные дырки. Потому что если у тебя на бедре калоприемник, это еще не значит, что тебе заказано носить дизайнерское белье.

Рядом -- множество других придумок, также облегчающих и украшающих жизнь больных и убогих (скажем, инсулиновые шприцы в виде элегантных шариковых ручек). И, самое замечательное, воплощения эгоистичного художественного произвола (вроде фарфорового гермафродита) отделяет от этих примеров того, как творческие способности поставлены на службу помышлению о других людях, несколько метров.

В соборе в Роскильде, где похоронены датские короли, на стенке -- галерея портретов иерархов, возглавлявших храм. Живопись -- в манере соответствующих веков. Доходит дело до двадцатого, второй его половины. И что же -- портрет последнего епископа исполнен кистью, все же не чурающейся фигуративности, но чуть ли не экспрессионистской. То есть в XVII веке господствовали определенные представления о портрете (особенно парадном), а в наши дни художники пишут по-другому, и негоже пренебрегать духом современности. Хоть бы и в соборе.

Этот дух, между прочим, веет всюду -- дух свободы, толерантности, цветущего разнообразия. Им так заражаешься, что голова маленько кружится. В этом году праздновали 200-летие Андерсена. И список только официальных мероприятий -- толстенькая брошюра. И кажется, датчан умучили их классиком едва ли не почище, чем нас в 1999-м «нашим всем». И на каждом тротуаре Копенгагена вы непременно встретите пару белых следов -- так отмечены улицы, где ступала нога чествуемого Ганса Христиана, а ступала она повсюду. И в какой-то момент невольно думаешь: кабы я был радикальным местным художником, непременно устроил бы инсталляцию -- разложил бы где-нибудь в парке коричневые колбаски (пластиковые, конечно), мол, и под этим кустиком побывал любимец детей всего мира.

Очень подойдет, к примеру, сквер во дворе Датской королевской библиотеки. Там растут березы, нехарактерное для Копенгагена дерево. А вокруг каждой березы -- рододендроны, и родимые белые с подпалинами стволы вырастают прямо из их розового кипения. А в крутой черепичной крыше библиотеки, укрывающей здание 1598 года, прорублены окна -- от конька вниз, на манер пентхаусных. Ну, наверно, так было удобно для лучшего освещения.

С другой стороны на эту старинную постройку наваливается новый (1999) корпус библиотеки -- гигантский многогранник сложной формы. Называется «Черный алмаз» -- потому что его наклонные плоскости покрыты тонированным темным стеклом.

И почему-то резкая, прямо-таки экстремистская стыковка этого стекла и традиционного красного кирпича не коробит. И не выглядит варварством. И рука не ищет оружия, чтобы немедленно уконтрапупить авторов этого контраста (бюро «Шмидт, Хаммер & Лассен»), как чешется она всегда, когда видишь очередную попытку «вписать в исторический квартал» очередной продукт жизнедеятельности т.н. архитекторов наших обеих столиц.

Почему?

Думаю, ответ тот же, что и во всех других делах искусства. Убедителен результат подлинного творческого акта. Задача, которую ставят перед талантливым человеком, будит его фантазию. И он сочиняет -- естественным, органическим путем. Акт творчества -- акт рождения живого. А если способностей не хватает и фантазия не сильна, начинается умственная мастурбация, клонирование чужих идей, попытки следовать «тенденциям» и все прочие телодвижения, помогающие, как выразился Набоков, бездарности уважать самое себя.

Конечно, в архитектуре как нигде гармония поверена алгеброй, и все технологично. Не научились бы, презрев силу тяготения, так наклонять стены -- был бы вместо «Черного алмаза» глупый кубик. Но и тут технология не сама собой любуется, а служит художественным целям. Новое здание образует арку над дорогой, машины плавно уходят вниз, блеклыми тенями отражаясь в повернутом под углом к земле размытом зеркале стены. То есть эта темная поверхность все время анимирована проносящейся мимо жизнью!

Нельзя доказать, но можно почувствовать: и фантазия архитекторов питается этой самой датской жизнью. Которую правильнее всего определить словом fusion -- смешение всего со всем. Собственно, тут как раз «модная тенденция», еще в девяностые сформулированная Рэмом Кулхаасом: «Мы потеряли возможность планировать город как единый комплекс. Но мы получили возможность соединять друг с другом все, что угодно». Понятно, что в давно сложившемся городе никто уже не получит свободы Карла Росси сочинять сразу ансамблями. Можно попытаться мимикрировать под окружающие дома, но мало кому у нас удалось построить нечто, от чего не разило бы за версту новоделом. А вот что касается возможности в России fusion... Модельная ситуация -- проект второй сцены Мариинского театра в Петербурге.

Думаю, отторжение городом придуманной Домиником Перро золотой фиксы, которую предстоит вставить в старческий рот Коломны (а ее никто, кроме Гергиева и всех, кому предстоит осваивать бюджет этой стройки, не хочет), произошло по двум причинам. Первая -- именно та самая недостаточность таланта автора. Вторая -- несвобода сознания, закомплексованность окружающей духовной среды.