Театр выпустил премьеру. И сам тому не верит. Афиш не печатает, критикам говорит, что это предварительный просмотр. Билеты при этом продает, публику приглашает, но на гала-концерт, то есть перед новенькой одноактовкой людям приходится вытерпеть отделение «классики» (рыхлый и бугристый как старая софа отечественный Океан шарашит па-де-труа с двумя японочками-Жемчужинами; Горский взахлеб рыдает на том свете). Меж тем спектакль, сочиненный для «Москвы» Никитой Дмитриевским, несомненно, заслуживает внимания: до того столь внятных, культурных работ в этой труппе просто не наблюдалось.

Именно в этой труппе -- не в этом театре, потому что, как известно, балет «Москва» состоит из трех трупп -- «классической», «современной» и занимающегося художественной гимнастикой «Графического балета». У «современщиков» регулярно (хотя и не слишком часто) случаются отличные новинки -- то «Взлом» Пола Нортона, то «Весна священная» Режиса Обадиа. «Классики» же ранее ничем не радовали. Теперь, кажется, что-то изменилось.

Никита Дмитриевский, семь лет назад закончивший МАХУ и танцевавший в кордебалете Большого театра, в 2000 году выиграл стажировку в Нидерландском театре танца (у Иржи Килиана, то есть; в труппе, воспроизводящей сочинителей хореографии в промышленных количествах). Танцевал в NDT, учился, а через год, окрыленный, вернулся в родной театр -- думал: вот сейчас что-нибудь сочиню, чем черт не шутит, для Большого. Щас.

Не только постановку не предложили (разумеется, обязаны не были), но за несанкционированные эксперименты на репетиционной сцене и из театра выперли. Не продлили контракт, и все. Вот и стал свободным художником -- то в Новосибирске мюзикл выпустит, то фигуристам программу сочинит. Правда, в прошлом году что-то сдвинулось -- стал артдиректором московского международного фестиваля балета Grand pas (помните, в конце лета был такой фест -- маленький, но очень качественный, с прельжокажевским «Благовещением»?). Но показать собственные работы в Москве ему еще не удавалось. «Зеркало» -- первая попытка.

Никакого сюжета; в богах у Дмитриевского -- изображение, «картинка», а не истории. (В этом он следует Килиану). Свет преимущественно контровой, но неяркий: Дмитриевский играет с силуэтами и линиями, но просматриваются они словно сквозь дымку, сквозь стекло. Пол кажется золотистым. На каждой из семи танцовщиц -- черный раздельный купальник, над ним развевается прозрачное черное платьице, тоже создавая «дымчатый» эффект. Торжественно предупредив в программке, что его спектакль -- «Путешествие в мир человеческих чувств и страхов. Раздвоенная реальность повседневной жизни», Дмитриевский сделал балет удивительно невысокопарный и отстраненный.

Дебютанты часто рвутся сказать о мире все и сразу -- Дмитриевский демонстрирует владение профессией. Он играет простыми вещами: кто только не использовал «зеркальные» мотивы? Но пары, появляющиеся на сцене лицом друг к другу, не дословно синхронны; движение повторяется, словно сквозь водную рябь, создавая медитативный эффект. И что может быть проще выстроенного контраста балерины и кордебалета? (Понятно, что понятия «балерина» и «кордебалет» здесь условны -- как в западных неоклассических труппах, где сегодня артист в главной роли, завтра -- в массе). Но контраст этот работает, и работает правильно: медленная мелодия движений солистки, раскладывающей руки по воздуху; аккомпанемент быстро перебирающей ногами на месте маленькой толпы.

Рисунок Дмитриевскому важнее всего, важнее и личности танцовщика -- буквально, лица артистов «убирает» свет, а некоторое время они вообще находятся лицом к заднику. Правда, вспоминаешь об этом лишь после окончания спектакля -- настолько завораживает смена изображений (не калейдоскоп -- скорее волшебный фонарь). Понятно, что сделана работа под прямым влиянием голландского мэтра (собственно, это и не скрывается); понятно, что в отличие от Килиана Дмитриевскому несколько не хватает чувства музыки (он слишком вольно соединяет Перголези с современными группами; в фонограмме резкие переходы; при этом в хореографии сохраняется единая мелодия, если можно так выразиться). Но ученичество -- законное занятие юности, важно не останавливаться в развитии. А для балета «Москва» работа умного килиановского ученика -- как работа ученика Рубенса для усть-урюпинского музея.