«Сколько людей, столько и мнений», -- подумали наблюдатели за московской оперной жизнью после того, как сначала выдающийся оперный режиссер Петер Конвичный с прямодушной верой в существование ветряных мельниц сообщил, что опера -- это ни в коем случае не шоу-бизнес, а неделей позже шумно знаменитый тенор Хосе Кура с романтическим волнением на лице сказал, что Паваротти, Доминго и Каррераса он безусловно уважает, ведь это «легенды шоу-бизнеса», а сам он в шоу-бизнесе давно и все в нем понимает.

Аргентино-испанский певец с ливанскими корнями, любимец публики, дирижер и композитор, обладатель внушительного количества оперных премий, звания «Секс-символ» и «Голос ХХI века», приехавший к нам под титулом «Идальго мировой оперной сцены», несмотря на утрированно взвихренный, меланхолически-драматический образ, явно не склонен тратить время на борьбу с ветряками.

Он действительно хорошо понимает механику оперного шоу-бизнеса и строит свою жизнь по ее строгим законам. Биография сорокадвухлетнего Куры выдает в нем строптивца и упрямца. Его первые учителя один за другим выдавали ему характеристики вроде «недостаточно одарен» или «найдите мальчику другое хобби», но обладатель черного пояса по кунг-фу, как в кино про восточные единоборства, принялся брать вершины одну за другой.

Карьера Хосе Куры акцентирует не столько его выдающиеся оперные партии на славных сценах и со славными партнерами, сколько громкие поводы и поражающие воображение сюжеты. То он, вслед за Карузо, дебютирует на сцене «Метрополитен» в день открытия сезона, то продает 24 тысячи билетов на свой концерт еще до того, как этим билетам назначено попасть в кассы, то поет в спектакле, который впервые в оперной истории транслируется в Сети, то за один год выступает на четырех открытых площадках (в Швеции, Польше, Греции и лондонском Гайд-парке), где его слушают 40 тысяч человек. А скоро побежит по Греции с олимпийским огнем в руках, поражая спортсменов сложением и бодростью, а музыкантов -- бесстрашием.

Между тем репертуар Хосе Куры не безграничен, хотя и выразителен. В его основе веристские оперные партии плюс Верди и немного французов. Певец объяснил, что немецким владеет плохо и, наверное, никогда не будет петь Вагнера. Что касается русского, то спеть в «Пиковой даме» -- его мечта, пока из-за языковых трудностей неосуществимая.

На концерте в театре «Новая опера» певец представил всю громобойную силу своего репертуара, потрясая воображение слушателей списком мало сказать шлягеров -- сложнейших и любимейших оперный арий. Пуччини (Дик Джонсон, Де Грие) и Чилеа (Маурицио) перемежались Верди (Альваро), далее следовал Канио («Паяцы» Леонкавалло), потом снова головокружительный Пуччини (Каварадосси и Пинкертон), потом Отелло, потом Альфред и, наконец, Калаф. Это все равно как петь «Лестницу в небо», потом «Дым над водой», потом Yesterday и Riders On The Storm. На первых тактах каждой строчки списка публика ревела, умолкая только по велению певца. На популярные арии Кура наваливался как на старые, но преданные рок-хиты.

Он красиво взбегал на сцену, заставляя аудиторию томиться целое вступление в ожидании. Он властно поднимал руку, призывая не аплодировать, а слушать музыку. Он был вызывающе небрежен, не обращая внимание на то, что дирижер уже поднял палочку или что оркестр продолжает звучать. Он ссорился с одним дирижером (венгерский маэстро Тамаш Пал сорвал эффектную концовку арии Де Грие), обнимался с другим -- ироничным и энергичным Феликсом Коробовым, картинно погружался в образ, не выходя из него на протяжении всей паузы, печально хмуря бровь и вытираясь полотенцем. Он был как рок-звезда: «раскрыл» бисы еще до концерта, начал разговаривать с залом после первой арии, как принято на рок-концертах, острил с фотографами («Папарацци!» -- вплеталось в ткань арии Альфреда, «Пират!» -- неслось в паузе), много общался с публикой, читал записки с восклицаниями We love you и мольбами о хитах («Только для вас я сделаю это бесплатно!» -- удовлетворял страстные просьбы Кура и начинал петь запланированную арию), дарил букеты дамам из оркестра, кокетливо целуя в щечку, вызывал на сцену переводчицу, обнимал ее дружески и пренебрегал ее услугами. «Девочка, как тебя зовут? Тебе нравится то, что я делаю, или тебя мама привела?» -- I like it! -- ответствовал современный ребенок. «Спасибо, что так хорошо обманываешь!» -- находился красавец, большой актер и обладатель превосходного густого баритонального тенора, чьи версии оперных арий мускулисты, картинны, неглубоки и эффектны, как сам их исполнитель.

Есть три способа преодоления подспудной усталости классики, о которой известно и публике, и музыкантам. Первый -- анализ. Второй -- пронзительное совершенство. Третий -- нахрап, с которым классика берется словно высота. Атлет при этом должен обладать известным мастерством, демонстрировать его самоценность и относиться к шаткой перекладине так, словно он ее если не презирает, то уж точно насквозь видит. Это игра, выходящая за пределы искусства в область его распространения.

Никто не обратил внимание на обещания Хосе Куры перед выступлением сделать «не просто концерт, а фест, пати, шоу и праздник». Между тем все получилось именно так, как планировал исполнитель. Публика на концерте смеялась и плакала. Часть смеялась в остроумных паузах и плакала во время музыки. Другая -- наоборот.