Конкурсная программа "Золотой маски" развернется во всю ширь только через две недели. Но первый (из четырех) балетный спектакль конкурса уже показан, первая балерина (из двух) уже станцевала. Новосибирский театр показал премьеру прошлого сезона -- сделанный Сергеем Вихаревым "Дон Кихот", в роли Китри выступила Анна Жарова.

Сергей Вихарев, как известно, занимается реконструкциями балетов Мариуса Петипа -- в Мариинке он выпустил "Спящую красавицу" и "Баядерку", в Новосибирске три года назад -- "Коппелию" (названную на позапрошлой "Маске" лучшим спектаклем сезона, Анна Жарова тогда же получила спецприз музыкального жюри). В случае с "Дон Кихотом" масштабная реконструкция невозможна -- спектакль переставляли и редактировали столько раз, что оригинал уже не отыщешь. Первым (за три недели до конца XIX века) "Дон Кихота" переставил Александр Горский (вызвав гнев старого мастера -- тот был категорически против). Но постановка Горского была сочтена столь удачной, что через год ее перенесли в Петербург. Вот именно этот вариант и попытался воспроизвести Вихарев в Новосибирске, убрав все дополнения, внесенные в текст в советские времена.

В результате получился спектакль, говоря о котором можно спорить по поводу отдельных деталей (аутентично-неаутентично), но который поражает абсолютным единством стиля. Даже художник Вячеслав Окунев испортить его не может, как ни старается со своим анилином.

"Старый" балет -- это поход в театр на весь вечер. Московская публика медленно встраивалась в ритм спектакля -- четыре действия, три антракта, все привыкли бегать, а тут вспоминается глагол "фланировать". "Старый" балет -- это иной образ балерины: не завоевательница, но летучий дух, вертикальные шпагаты исключены, легкость обязательна. (Китри в первом дуэте дразнит Базиля -- тот пытается поймать ее ногу, и нога Жаровой бьется как мотылек -- тридцать колебательных движений в секунду). "Старый" балет -- это пантомима (а не те два жеста, что выжили в ХХ веке, -- "красавица" да "будем танцевать"), персонажи "Дон Кихота" аккуратно проговаривают руками необходимые вещи -- впрочем, с этим никто не перебарщивает. И еще "старый" балет -- это выученные, но не замученные дети на сцене, аккуратные, но естественные (когда Санчо Пансо играет с жителями городка в жмурки, одна из девчонок в азарте восторженно взвизгивает).

Главное, что Вихарев делает в этом спектакле, -- он снова разводит танец и аттракцион. Танец слишком долго в ХХ веке был аттракционом, фокусом, рекордом: сложнее, выше, сильнее. Здесь танец снова возвращается в ранг негромких чудес -- это очень много. (Вихареву, конечно, повезло, что в Новосибирске есть Анна Жарова -- это маленькое, аккуратное, веселое чудо, но вся труппа, работающая практически безупречно, кордебалет на зависть московскому -- это результат адского труда). Аттракционы возвращаются в оформительский ряд -- и зритель, как ему и положено, ахает при виде гигантского паука, деловито путешествующего по затянувшей сцену паутине, и аплодирует живой лошади и ослу, на которых приезжают Дон Кихот и Санчо.

А то, что исполнителя главной роли в столицах не взяли бы даже в кордебалет, -- что ж, и в этом есть историческая точность. В «старом» балете мужчины не танцевали. Правда, и не пытались танцевать.

Анна ГОРДЕЕВА

Рядовой авангард. «Жизнь с идиотом»

Скандально знаменитая опера Шнитке, сочиненная в 1992 году по одноименному рассказу Виктора Ерофеева и поставленная сперва в Амстердаме (Ростроповичем, Кабаковым, Покровским), потом в Вене и Москве (Покровским), год назад поставлена и в Новосибирском театре оперы и балета. Спектакль не только представил провинциальный театр искушенным знатоком современного искусства, но и настроил еще не открывшийся фестиваль «Золотая маска» на соответствующий лад.

В отсутствие спектаклей Мариинского театра за оперную классику на «Маске» будет отдуваться практически одна только «Турандот», начиненная, к слову, метафорами из советско-китайского тоталитарного прошлого-настоящего. Кроме нее конкурировать за призы станут три оперы ХХ века -- «Похождения повесы» Стравинского в режиссуре Дмитрия Чернякова, «Человек, который принял свою жену за шляпу» Майкла Наймана в постановке Натальи Анастасьевой и только что показанная в рамках юбилейной гастрольной программы «Жизнь с идиотом». Глядя на это соревнование, думаешь, будто российская оперная жизнь буквально наполнена современной оперной музыкой в соответствующих режиссерских интерпретациях.

«Жизнь с идиотом», сделанная амбициозным новосибирским театром в сотрудничестве с немецкой компанией Hahn Produktion в рамках проекта культурного сотрудничества России и Германии, еще до нынешнего московского показа виделась претенденткой на призовые масочные медали. Показ многих очаровал, многих расстроил: одним спектакль продемонстрировал испытанную и одномерную метафору советской жизни, для других стал, ровно наоборот, неодномерной метафорой жизни вообще и искусства в частности. Премиальные ожидания при этом не уменьшились, хотя и не увеличились.

Спектакль не стал сенсацией или провалом. Все в нем было качественно и говорило о замечательных возможностях труппы, о репертуарных перспективах российской оперной сцены, о знаменитых скандальных эстетиках, не столько ушедших в прошлое, сколько важно вошедших в респектабельное культурное настоящее, об импорте мод и экспорте продуктов, об интернационализме проектов, трендов и идей, наконец.

Польский режиссер Генрих Барановский не стал делать из манифеста советского неофициального искусства чего-то принципиально иного, хотя понял его не плоско и уделил внимание не только соц-артистскому пафосу в сочетании с психоневрологической и сюрреалистской проблематикой, но и шниткеанским диалогам поэзии и вульгарности как добра и зла. История об интеллигентной супружеской паре, поселившей у себя (в наказание за неотзывчивость) идиота из дурдома, после чего идиот вступил в интимные отношения с обоими супругами, а потом отрезал голову жене секатором, рассказана свободным гротескным стилем, не без трогательности. Обрывки революционных маршей, танго и «Во поле березки» рифмуются с цитатным шагом мизансцен и сценографией Давида Боровского: коробка выстлана газетой «Правда», пространство мобильно, мелькают Брежнев, Пруст и Ярузельский. Отрезанные головы жены, Гитлера, Сталина, Ленина, Кастро, Хусейна и, вы будете смеяться, Джорджа Буша-младшего превращают слегка политизированное зрелище в абсурдистскую комедию, так же как ленинские черты в образе идиота Вовы становятся собирательным комедийно-вождистским штампом.

Если чернота халатов и пижам в сочетании с мавзолейно-караульным балетом кому-то показалась утомительной, то работа труппы вызывала вздохи изумления и почтения у всех. Сложнейшие, безжалостные к голосу партии, требующие от исполнителей абсолютной вокальной самоотверженности, спеты Александром Лебедевым («Я»), Ольгой Колобовой (жена) и Фаритом Хусаиновым (немногословный Вовочка) без дураков. Не менее героически звучал хор. Старался оркестр, ведомый Евгением Волынским.

Все нервическое, модное, испытанное, экспортное в конструкции оперы и постановки успокаивалось этим добротным, лишенным взвинченности качеством работы.

И если в премиальное расписание «Маски» вдруг не втиснутся фигурно-фольклорные полотна «Кахым-Туря» или «Золото нартов», а речь, действительно, пойдет об отношениях с оперой ХХ века, «Жизнь с идиотом» Новосибирской оперы стоило бы отметить за необыкновенное превращение экстравагантного продукта в чуть ли не рядовое, будничное репертуарное название.

Юлия БЕДЕРОВА