По периметру сцены -- обозначение аркады, словно во дворе какого-то замка. В середине «двора» -- три кровати с узорными спинками, они же -- надгробия. За ними -- четыре стула. На каждом сидит японская девушка в черном. Девушки то зажмут нос и чихнут, то схватятся за лоб, то приложат руки ко рту, будто их тошнит, то просто всхлипнут. Это кордебалет. Солистка в мужском костюме -- на авансцене, раскладывает руки по воздуху, пружинит движения, срывает балансы. Танцевальная труппа H.Art Chaos (название театра его основатель Сакико Ошима объясняет так: «Мы ищем искусство в хаосе или создаем искусство из него») на устроенные Театром наций московские гастроли привезла две одноактовки -- «Мольбу» и «Весну священную». Начали с «Мольбы».

На самом деле спектакль называется Miserere. Девушки, издающие у задника физиологические звуки, -- плакальщицы, а солистка (Наоко Ширакава) находится в процессе путешествия в лучший мир. Путь этот непрост. Умирая, девушка прыгает на кровати; в качестве кульминации -- два сальто в воздухе. Избавившись наконец от бренной оболочки (плакальщицы склонились над опустевшей кроватью), героиня снова выходит на авансцену и высыпает из верхних внутренних карманов пиджака лепестки алых роз. (Наполненные горсти прижаты к груди, потом трагически отведены -- алый цвет сочится сквозь пальцы.) Потом сцену заволакивает густым дымом, плакальщицы сами оказываются распростертыми на кроватях, а солистка в глубине сцены на возвышении шаманит руками, изображая умирающего лебедя. В финале изголовья всех кроватей-надгробий приподнимаются градусов на 45, будто кто-то их там толкал из-под земли. От зрителей все героини отвернулись, всматриваются во что-то невидимое на заднике.

Вообще-то весьма занятный спектакль. Мы привыкли, что японцы копируют русскую классику, -- таких спектаклей привозили уже немало. А «Мольба» -- следующий пласт, воспроизведение Бежара, причем не только пластики его, но интонации.

Хореограф Сакико Ошима создала свою труппу четырнадцать лет назад, познакомившись с Наоко Ширакавой. Как Хорхе Донн для Бежара, так Ширакава для Ошимы стала центром всех спектаклей. И в «Мольбе» хореограф выдала танцовщице роль... Хорхе Донна (вплоть до костюма -- привычная бежаровская униформа: распахнутый пиджак на голое тело и свободные брюки). Собственно, «Мольба» -- гибрид «Адажиетто» и «Болеро». Прощание с миром (помните, как Донн ловил свет? пушинку? жизнь?) у Бежара было сентиментальным, но не пошлым. Здесь пафос бьет как вода из сорвавшегося крана. А когда Донн становился в «Болеро» центром идолопоклоннического хоровода (и должен был изображать Танцовщика вообще -- профессию, легенду и судьбу), Бежару не приходило в голову поставить в качестве символа танца уже имеющийся -- Лебедя. Движения он придумывал сам.

«Весна священная» была поскучнее -- Ширакава изображала девушку, постепенно сходящую с ума в современной квартире. Ее невнятные страхи (четыре танцовщицы в мужских костюмах) беспорядочно мотались по сцене, пока она вжималась в кресло, сползала по нему, за ним пряталась. Не помогала даже холодная ванна -- мокрая как мышь танцовщица продолжала изображать безумие, дико поводя глазами. Впрочем, японские критики называют Ширакаву «вторым воплощением Нижинского». Две маски великих танцовщиков на одну женщину -- от такого кто угодно с ума сойдет.