«Зримый образ и скрытый смысл. Аллегории и эмблематика в голландской и фламандской живописи второй половины XVI--XVII вв.». Такое сложное, ученое название придумал для своей выставки заведующий отделом искусства стран Европы и Америки Музея изобразительных искусств, профессор Вадим Садков.

Выставка посвящена исторической коррекции зрения. В консерваторских залах слушателю пытаются ввинтить аутентичное ухо, в музейных залах -- вставить аутентичный глаз-лорнет. Мы простодушно любовались пейзажами, натюрмортами, жанровыми сценками малых голландцев и фламандцев маньеризма и барокко. Даже не подозревали о том, что в самом крошечном натюрмортике с устрицами и лимоном заключена великая мудрость: эмблематическое послание о бренности бытия, смирении страстей и стоическом терпении. Гражданам XVII столетия эта мудрость была хорошо понятна. В этнографическом для современного зрителя пейзажике Хендрика Аверкампа «Катание на коньках» они видели символ непостоянства Фортуны, скользкой и хрупкой дороги жизни, далекого света маяка для целеустремленных и сильных духом. Целью организаторов выставки было пробудить спящую в сознании людей XXI века нидерландскую живопись от летаргического сна, заставить ее болтать, поучать, нравоучать, глаголить не хуже портретов в сказочном поттеровском Хогвардсе.

Удалось наполовину. На мой взгляд, главная, типичная для большинства экспозиций российских музеев причина -- отсутствие внятной режиссуры, сценической аранжировки материала. Топая по гулким залам и вчитываясь в повешенные рядом с каждой картиной многомудрые экспликации-толкования, подумал: а что если -- крибли-крабле-бумс -- я бы надел калоши счастья и превратился в иностранного туриста? Какую идею выставки смог бы понять? С сожалением признался себе, что никакую. Комментарии картин на английском языке отсутствуют. Никакой логики представления материала не наблюдается. А ведь она могла бы быть. Для самого себя отметил как минимум три смысловых ряда. Первый -- собственно аллегорический, где аллегория -- ключ к пониманию сюжета полотна (например, известная всем Vanitas, «Суета сует» -- сваленные живописной грудой атрибуты бренности бытия, от тщеславных орденов и денег до могильнохладного черепа). Второй -- картины, где эмблемы и символы спрятаны в ящичек потайных смыслов и дают толкователю свободу: хочешь -- имей их в виду, хочешь -- любуйся картинками без задней мысли. Таково большинство пейзажей, бытовых сценок, натюрмортов малых голландцев. Наконец, третий ряд -- тот, где символическая тема предлагается собственно интерпретатором и ничем, окромя искусствоведческой лирики, подтверждена быть не может (пример -- пейзаж Якоба Рейсдала с церковью, дорогой и пасмурным небом; в версии авторов выставки: сила веры, неподвластная ударам стихии).

Выстроилась бы иерархия символических смыслов -- интереснее было бы смотреть, больше параллелей между различным сюжетами обнаружилось бы. Параллели между сюжетами позволили бы отфильтровать картины еще скрупулезнее, по иконографическому принципу. Не возбранялось бы и пригласить хороших дизайнеров, которые могли бы донести режиссерский замысел до зрителя.

В нынешнем варианте выставка представляет собой очень интересный в деталях, но смутный в целом черновик трудов ученого. Иные фрагменты в нем -- неотрефлектированный конспект древних источников, в нескольких частях повторяется любимая мысль, редакторская правка еще не ночевала. Возможно, благодаря такому спонтанно родившемуся образу выставки лучшим экспонатам на ней стал приехавший из Серпуховского музея портрет ученого в своем кабинете кисти Исаака де Яудервилле. Мудрец в берете сидит за огромным столом. Перед ним -- горы книг и музыкальные инструменты. Над головой -- карта с окружностью, к центру окружности подвешен шар. Ученый тоскует: столько прочитано, столько всего узнано, а совершенство не достигнуто. Где бы ты на земле (шаре) ни находился, до небесной сферы одинаково далеко. Смирись, человек! Второе название картины -- Melancholia secunda, Меланхолия II, иначе -- Меланхолия разума.