Принимающая сторона фестиваля в этот раз если не держалась совсем в тени, то лишь изредка выходила на первый план. Список гостей не был объемным, но был стройным и внушительным. Трио главных героев проекта возглавила одна из лучших сопрано мира Джесси Норман, ставшая теперь раритетной звездой не только в Москве, но и в Европе, где за полгода несколько ее выступлений уже было отменено.

Как бы ни были велики прошлые заслуги одного из старейшин восточноевропейского авангарда Кшиштофа Пендрецкого (его оратория «Семь врат Иерусалима», как две капли воды похожая на прочие поздние опусы любимца мирового протокола, собрала чуть больше половины зала вежливой публики) или нынешние достоинства дирижера парижской «Гранд-Опера» и кельнского музикдиректора Джеймса Конлона, вставшего за пульт Национального филармонического оркестра России, чтобы исполнить Восьмую симфонию Дворжака и, главное, Скрипичный концерт Альбана Берга со Спиваковым в сольной партии, имидж, статус и очарование могучей дивы с ними не сравнится.

Джесси Норман по прозванию Черная Королева два года назад во время прошлого спиваковского фестиваля своим появлением резко сдвинула Москву с провинциальных позиций к статусу города с музыкальной жизнью мирового уровня. Фестивальные концерты тогда проходили в начале осени, а в это время события еще редки, и любое нерядовое вызывает ажиотаж. Теперь проекту пришлось активно бороться за публику. Но поскольку из шести концертов в трех пела обладательница одного из самых неординарных голосов мира, проблем с посещаемостью у фестиваля почти не было. Они случились у публики, в том числе самой светской, которой было предложено прямо в светских одеяниях, со своими светскими компаниями и узнаваемыми лицами стонать на входе в БЗК в страшной давке, втискиваясь в единственную открытую створку. Сумки подробно не досматривали. Просто мяли бомонд.

Тем не менее атмосфера в обоих залах, где пела Норман, сделалась самая теплая. Певица предлагала свою самую мягкую интонацию, самый светлый бархат голоса. Не во всех, конечно, случаях публика была на высоте. Увы, к казусам относится и ключевой момент тура -- почитаемые утонченными исполнителями «Пять стихотворений Матильды Везендонк» Рихарда Вагнера. Как и любой другой цикл, он сплетается сквозь висящие между песнями паузы. Как и во время московского исполнения того же цикла Вальтрауд Майер, музыку рвали истошные аплодисменты. Норман в отличие от Майер не была благосклонна и показывала знаками, что надо сидеть тихонько и слушать музыку, а не вопить ежесекундно «браво». Но результата не добилась. Из-за этого или по какой-то другой причине Вагнер у Норман был красивым и печальным, со знаменитым тающим пиано и круглым меццо-форте, со сложными линиями и выразительными кульминациями, но без тонкой напряженной целостности.

Превосходно сочетающая интеллектуальный пафос с публичной притягательностью своих интерпретаций, камерный высокий стиль с оперным масштабом звучания Джесси Норман предстала перед здешней публикой с некоторым ликбезом. Иоанной из «Орлеанской девы» Чайковского Норман намекнула о своих возможностях трубногласного великолепия, перселловской арией Дидоны и арией альта Erbarme dich из баховских «Страстей по Матфею» рассказала о спокойном понимании барочной красоты, «везендонками» и знаменитой арией Далилы Сен-Санса сделала акцент на позднеромантической пронзительности, особенно ей подвластной, истовой, на грани вульгарности Кармен поведала о репертуарной смелости и боевом характере, песнями Гершвина поговорила с самой широкой публикой, а «Семью ранними песнями» Альбана Берга, пропетыми сквозь трудности аккомпанемента, но, пожалуй, самым совершенным образом, показала себя редким знатоком немецкой Lied. Все, кроме Берга, здесь говорило об умении Джесси Норман лишать шлягеры чрезмерного популизма и очаровывать толпу изысканным репертуаром.

Похожую ориентированность на широту и доступность в сочетании с флером утонченности в программах продемонстрировал весь фестиваль в целом. Впрочем, некоторые аспекты комбинации явно превалировали над другими, ученическая старательность базового фестивального Национального филармонического оркестра не обеспечивала необходимой для хитрого баланса степени свободы, но намерение тем не менее было ясно. Что не мало.