Игровые автоматы, что стоят в магазинах и кинотеатрах, -- бросишь монетку, едет железяка и выцепляет игрушку из общей кучи. Одну игрушку. Или не выцепляет вообще -- что чаще. А игрушек много, и было бы здорово заполучить и ту, и другую, и третью. Но все мы взрослые люди, все мы знаем, что сколько стоит и что чудес не бывает. Вообще, мы на выигрыш даже не надеемся, ну просто так, а вдруг... Аппарат же сходит с ума и начинает бросать тебе подряд все, что хочется. Это -- ощущения московского критика на концерте "Бриллианты американского балета", что в понедельник прошел в Большом театре.

Имена, перебираемые в списках смешных грез и напрасных мечтаний. Звезды New York City Ballet, гастролировавшего в Москве тридцать лет назад, и звезды American Ballet Theatre, к нам вовсе не приезжавшего. Вот они, пожалуйста.

Венди Вилан и Альберт Ивенс танцуют Уильяма Форсайта, дуэт из сочиненного им десять лет назад для New York City Ballet "Herman Schmerman". Сюжет -- переход границ; вначале границы вполне ощутимой (у задника маленькое препятствие, они его перешагивают), затем пластической (партия балерины воинственна и резка; танцы -- монолог тростниковой вешалки, вдруг решившей размять конечности; партнер же певуч, обволакивающ и мягок -- и манеры двигаться, стили будто фонят, будто проникают друг в друга) и, наконец, душевной (появившись в черных обыденных для балета костюмах, по ходу дела оба -- и мужчина, и женщина -- напяливают на себя желтые вызывающие юбочки и вовсе отпускают свою пластику на волю).

Не успеваешь эту игрушку схватить взглядом, пожалуйста, следующая -- Итан Стифел и Дамиан Вотцел, подчиняясь роббинсовской шопеновской сюите, играют в офицеров прекрасной эпохи, щелкают невидимыми каблуками, посматривают друг на друга с усмешкой (были соперниками в одном театре, после ухода Стифела из New York City Ballet в American Ballet theatre стали соперниками в разных -- и, кажется, так и остались приятелями). Стифел перед тем вместе с Джиллиан Мерфи предъявлял эталон баланчинского Chaikovsky pas de deux -- вовсе не относящийся к тяжеловесам, изящно скроенный танцовщик носил и вращал балерину как бабочку, чуть прикасаясь пальцами, словно боялся стряхнуть пыльцу. А Вотцел потом выводил крепкую, латинско-яркую Палому Эрреру в "Звездах и полосах"; и это снова был эталонный Баланчин -- из его "патриотического цикла", Баланчин, посмеивающийся над простодушием и основательностью новой родины, но вовсе не отрицающий тот факт, что на этом честном простодушии держится свет. Солдат в мундире XIX века и бойкая его подружка не стеснялись подмигивать публике -- а публика не стеснялась хлопать вещи, в которой пафос скрыт так глубоко и надежно.

Единственный присоединившийся к гостям из NYCB и ABT представитель Alvin Ailey American Dance Theatre Мэттью Рашинг поработал скорее экскурсоводом -- вот, обратите внимание, так в известнейшей "черной" труппе Америки сейчас танцуют блюз (по-женски рассылая воздушные поцелуи и вальяжно раскладываясь по сцене). Но это было уже неважно -- в финальном балетике Who cares? на сцену снова вышли люди, которых мы в Москве, боюсь, не увидим еще лет двадцать. То есть, учитывая краткость балетного века, никогда. Чудеса случаются только раз в жизни. Даже в жизни балетного критика.