В эти выходные Владимир Путин и Джордж Буш встречаются в Кемп-Дэвиде, загородной резиденции руководителей США. О том, как воспринимается в США этот саммит, газета "Время новостей" беседует с ведущим экспертом по России из Американского института предпринимательства (АИП) Леоном АРОНОМ.

-- С советских времен Москва преподносит встречи с американскими президентами как нечто эпохальное. А как видится это из Вашингтона?

-- Тут имеет место асимметрия впечатлений. В течение 25 лет я видел, как понижался интерес американцев к встречам на высшем уровне. Последний всплеск внимания вызвал саммит Михаила Горбачева и Джорджа Буша-старшего. Но я не вижу в этом ничего обидного для России. Уменьшив свои вооружения, она перестала быть военной угрозой. Ее больше не рассматривают как врага. Два этих фактора нейтрализовали один из главных векторов американской внешней политики -- вектор страха, угрозы национальной безопасности.

Второй вектор -- это интересы торговли. Но тут Россия еще не успела стать в один ряд с более весомыми партнерами США. Так что отсутствие ажиотажа -- хороший знак. Это показатель, что между нашими странами нормальные, предсказуемые отношения. В Москве еще со сталинских времен встречам с американскими президентами придавали большое значение. И сейчас в России, как и в других странах, переговоры с президентом единственной супердержавы остаются большим событием. Это нормально. Кстати, в Кемп-Дэвид принято приглашать только друзей и только при важных обстоятельствах.

-- Следует ли ждать от этой встречи конкретных результатов?

-- В ближайшее десятилетие на повестке дня будут оставаться три вопроса: во-первых, борьба с международным терроризмом, в частности мусульманским фундаментализмом; во-вторых, нераспространение ядерного оружия и другого оружия массового уничтожения; в-третьих, энергия, в частности экспорт российской нефти в США. В каждом из этих стратегических пунктов будут появляться подпункты повышенного интереса. Сегодня ключевой вопрос -- размещение многонациональных войск в Ираке. Здесь может случиться подвижка, поскольку президент Путин дал понять, что Россия не разделяет подход Франции и Германии и смотрит на резолюцию СБ ООН по Ираку, которую предстоит принимать в ближайшее время, более благосклонно, чем две эти европейские державы.

-- А пресловутая поправка Джексона--Вэника, принятая еще во времена «холодной войны» из-за того, что СССР препятствовал еврейской эмиграции? Почему ее не отменят?

-- Сомневаюсь, что президенты коснутся этого вопроса. Это уже вторжение в сферу того, что разделяет. Во-вторых, это проблема не кемп-дэвидского калибра, мелковата. Хотя не исключено, что вопрос будет затронут на уровне советников и министров, и не он один. Тем накопилось немало: беспокойство России по поводу "врастания" американских войск в Среднюю Азию, эмиграционная и визовая политика США в отношении российских граждан, Афганистан, где, как кажется Москве, к ней относятся несправедливо, и конечно же давние споры по поводу Ирана.

-- И Буш, и Путин не устают твердить о теплых чувствах друг к другу. Насколько это искренне?

-- Я не уверен, что у государственных деятелей на таком уровне остается место для личных чувств. Безусловно, президент Буш ценит солидарность, так скоро и так неожиданно проявленную Владимиром Путиным после терактов 11 сентября, дополненную практическими шагами, например согласием России на временное размещение войск США в бывших советских среднеазиатских республиках.

Что может ценить в Буше Путин? Мне кажется, он не мог не оценить того, что стал первым российским (включая советскую эпоху) лидером, которого американский президент пригласил к себе домой, на техасское ранчо ровно два года назад. Важным было заявление Буша, что он верит российскому президенту, что с ним можно иметь дело. Безусловно, это пошло на пользу Путину внутри страны, может, укрепило его веру в самого себя в начале президентского срока. И несмотря на разногласия по Ираку, Буш нынешней весной все-таки приехал в Санкт-Петербург на праздник, который, как все понимали, носил отпечаток личного торжества российского президента.

-- В вашей книге о жизни Бориса Ельцина подробно разобран стиль руководства первого российского президента. Что скажете о стиле Владимира Путина?

-- Это две противоположности: взрывной, революционный лидер Ельцин и подчеркнуто уравновешенный Путин. В истории держав есть закономерность: когда страна оказывается на грани катастрофы, она выплескивает на поверхность того, кто нужнее всего, -- Авраама Линкольна в годы гражданской войны в США, Шарля де Голля в годы острейшего общенационального кризиса, Бориса Ельцина в период распада бывшего СССР. Их последователям доставалась более легкая ноша.

В случае с Путиным все очевидно: страна устала от революций и потрясений и решила уступить чуть-чуть свободы в обмен на порядок. Правда, мы уже видим на примере скандальной истории вокруг ЮКОСа, как насторожилась российская экономическая элита: люди почувствовали, что не всякий порядок может быть равноценной заменой экономических свобод.