Многочисленные попытки угадать поведение нефтяных цен, масштабные проекты по транспортировке топлива, громкие приватизационные сделки -- все эти безусловно привлекательные темы заслонили собой такую стратегическую проблему, как эффективность российского нефтегазового комплекса. Причем речь идет об эффективности не только сегодняшней, но и будущей, что гораздо важнее.

Отойти от текущих коммерческих оценок нелегко, как и абстрагироваться от конъюнктуры рынка. Однако в той отрасли, о которой идет речь, это бывает необходимо, учитывая особую роль, которую она играет для страны, и специфическую цену времени, которая здесь неизбежно платится за поиск, разведку, обустройство и освоение месторождений углеводородов.

Больше того, даже и нынешнюю эффективность нашего нефтегазового комплекса оценить довольно сложно. Слишком многие показатели и характеристики функционирования отдельных звеньев «выпадают» из системы государственной статистики, а некоторые показатели просто непригодны для анализа (например, «стоимость» основных производственных активов нефтегазовых компаний, полученная в результате переоценки с использованием коэффициентов удорожания).

Тем не менее есть ряд весьма важных «частных» показателей, которые позволяют достаточно обоснованно судить о том, в каком направлении изменяется эффективность этого комплекса. К их числу, например, относятся показатели конечного извлечения нефти или природного газа, дебит эксплуатационных скважин, воспроизводственная стоимость новых скважин и т.д.

К сожалению, практически все подобные показатели имеют отрицательную динамику -- добыча каждой дополнительной тонны нефти и кубометра природного газа обходится все дороже, и следовательно, эффективность всех этапов -- от поисков и разведки до переработки углеводородов --неуклонно снижается.

Попробуем разобраться в том, что сегодня характерно для проводимой в этом комплексе политики государства, с одной стороны, и нефтегазовых компаний -- с другой? Для государства характерно стремление к максимальному получению налоговых платежей в бюджеты разных уровней, конкуренция и неясность распределения полномочий между различными ведомствами, причастными к регулированию этого комплекса, затянувшееся выяснение отношений между федеральным центром и регионами по поводу т.н. принципа «двух ключей» (проще говоря, паритетности или приоритетности их прав в сфере недропользования).

В целом же доминирующим мотивом поведения и государства, и компаний является ориентация прежде всего на высокие текущие результаты нефтегазового комплекса. Со стороны государства это обусловлено значительными социально-политическими обязательствами, а также стремлением к стабильности в стране. Со стороны же нефтегазового бизнеса такое поведение объясняется частой сменяемостью «правил игры» (прежде всего в налоговой сфере), а также во многом даровым характером тех колоссальных активов, которые были получены фактически даром в период приватизации и аукционов и конкурсов на право пользования ресурсами недр (которые были обнаружены и разведаны за счет бюджетных средств).

К чему же приводит такая ориентация? На государственном уровне -- к усилению сырьевой направленности экономики в самом ее примитивном виде. На уровне нефтегазового комплекса -- к резкому старению производственного аппарата и, как следствие, к потере конкурентоспособности в средне- и долгосрочной перспективе (при относительно неплохих показателях в течение краткосрочного промежутка времени).

По большому счету противостоять этим негативным тенденциям может только одно -- опережающее применение передовых научно-технических достижений. Увы, о создании и применении научно-технических новшеств, как об устойчивом процессе в нефтегазовом комплексе России, пока говорить не приходится. Хотя некоторые положительные примеры, конечно, есть, о чем говорит опыт ЛУКОЙЛа, «Сургутнефтегаза», АО «РИТЭК» или динамичное развитие на базе новых технологий, которое в 2001--2002 гг. демонстрировали «Сибнефть» и ЮКОС.

В целом же особенностями процесса создания и применения новых технологий в нашем нефтегазовом комплексе являются: отсутствие системы государственных приоритетов в этой области; практический разрыв цепочки «наука -- машиностроение -- нефтегазовый сектор»; примитивизация технического уровня отечественных машин и оборудования, поставляемых для нужд нефтегазового сектора; повышение роли поставок наукоемкого иностранного оборудования (даже по тем его видам, где ранее имелось конкурентоспособное отечественное оборудование); расширение сферы деятельности иностранных сервисных и инжиниринговых компаний; растущие проблемы с качеством образования и подготовки специалистов.

В итоге мы наблюдаем стагнацию и технологическую деградацию нефтегазового сектора; усиление и закрепление зависимого положения на мировом рынке научно-технических продуктов и услуг; утрату высоких качественных характеристик рабочей силы, занятой в нефтегазовом секторе.

Подобную модель можно охарактеризовать как «российские ресурсы и капитал + иностранные технологии, иностранное оборудование и специалисты».

Сложившаяся ситуация, безусловно, стимулирует дискуссии о необходимости масштабного «макроэкономического маневра» по перераспределению средств из отечественного нефтегазового сектора. В частности, из-за его неспособности предъявить спрос на наукоемкие технологии и стать реальным фактором проведения структурных реформ в экономике страны.

Могу, однако, утверждать, что современный нефтегазовый комплекс -- от поисков и разведки углеводородов до их добычи и первичной переработки, -- вопреки бытующему в СМИ мнению, является одной из наиболее современных и наукоемких сфер хозяйственной деятельности. Причем это тем более справедливо при освоении нефтегазовых месторождений на море и в высоких арктических широтах.

Для России необходим переход к иной модели развития нефтегазового комплекса -- «российские ресурсы, технологии, оборудование, сервис и специалисты + иностранный капитал».

При этом, однако, и у государства, и у компаний должны измениться и мотивы, и реализуемая политика. Государство должно исходить вовсе не из необходимости снижения влияния комплекса на развитие всей экономики, а, напротив, из усиления его влияния прежде всего с точки зрения научно-технического уровня развития ведущих отраслей; формировать адекватные принципы налогообложения; обеспечить ясное и непротиворечивое разделение функций и полномочий органов госуправления; выделить приоритеты промышленной и научно-технической политики. Мотивом для компаний должны стать ориентация на долгосрочные цели и приоритеты; рациональное использование недр, обеспечивающее наиболее полное извлечение углеводородов с учетом интересов не только нынешнего поколения; повышение научно-технического уровня производства как непременное условие достижения устойчивой прибыльности и будущей конкурентоспособности своего бизнеса.

В этом случае станет возможным возникновение новой - инновационно ориентированной -- модели развития российского нефтегазового комплекса. При этом наша точка зрения заключается в том, что такому направлению развития реальной альтернативы просто нет. Рассуждения о перераспределении ресурсов в другие высокотехнологичные отрасли и в другие сферы экономики в целом лишены реальных оснований. Россия есть и будет страной с ресурсной ориентацией экономики, но на новой научно-технической основе.

Сегодня мы наблюдаем весьма стремительное развитие инновационных процессов в нефтегазовом секторе во всех основных развитых странах мира. В числе основных причин этого -- стремление к стабильности поставок углеводородов на внутренние рынки и активная роль системы государственного регулирования в повышении научно-технического уровня нефтегазового сектора экономики (США, Канада, Соединенное Королевство, Норвегия).

При этом задействованы самые разные механизмы государственного регулирования (лицензионная, налоговая, ценовая, инвестиционная, антимонопольная, научно-техническая политика), а соотношение тех или иных форм государственного вмешательства в развитие нефтегазового сектора в разных странах весьма «индивидуально». Например, в Норвегии до самого недавнего времени приоритетным считалось непосредственное государственное участие и регулирование. Прямо противоположный пример -- Великобритания. Степень прямого государственного участия в нефтегазовом секторе практически равна нулю, система государственного регулирования выполняет минимальный набор «технических» функций, а в достижении стратегических целей и решении наиболее сложных проблем (в частности, в разрешении кризисных ситуаций) приоритет принадлежит механизмам неформального влияния.

Нет никаких иллюзий относительно того, что обсуждаемая модель -- некий легкий и непротиворечивый путь. Но прежде всего требуется консолидации усилий власти, бизнеса, науки. Причем инициатором должен выступить именно отечественный бизнес, и в первую очередь крупный российский бизнес, уже способный жить не только интересами сегодняшнего дня.