Только у Сигаловой это может получиться. Маленькая брюнетка, двигающаяся хищно и азартно, может выйти на пустую черную сцену в черном же костюме; напялить сверху плюшевую зеленую накидку, выдав второй танцовщице -- Эгле Шпокайте -- накидку красную; выстроить весь спектакль на чрезвычайных изгибах рук, аффектированно распяленных ладонях; взять в качестве музыкального сопровождения захватанное всеми танго и священное после Бежара равелевское «Болеро» -- и ни разу не показаться пошлой. Стилизовать и придумывать танго-страсти начала ХХ века, выкликая их в истонченных па; по-свойски беседовать в хореографии с Фокиным и Якобсоном -- и не отправиться в рамку гримированных самозванцев «Каравана историй», непринужденно обозначая свою собственную -- и только свою -- территорию танца. В общем, у Сигаловой премьера.

«Черные и красные танцы» выходят под шапкой «Проектного театра «Ангар» (директорствует в этой только что возникшей антрепризе Анна Ямпольская-Козакова). Обозначенные в названии цвета обещают не оформление спектакля, а его суть: чередование страстей. Чтобы любовь -- а потом сразу ненависть. Или наоборот. Или одновременно.

Начинается все с танго. С мифа о танго, конечно же, в который так много придумала именно Алла Сигалова. Два маленьких балета на музыку Пьяццолы (в первом танцует сама Сигалова, Эгле Шпокайте и Алексей Овечкин, второй -- это дуэт Сигаловой с Игорем Пиворовичем) сливаются в один -- и в «Танго-сюите», и в «Арии» нет места животному эротизму танца матросов и шлюх, напротив: танго преподносится как искусство декадентское, рафинированное до полного исчезновения жизни. Руки выгибаются иероглифом и корежатся за спиной: изысканность дисгармонии, прелесть уродства.

На минуту закрывается занавес -- на сцену водружают прозрачную круглую конструкцию, подсвеченную изнутри. Круг медленно вращается. На нем -- Шпокайте и Овечкин; снова в черном. Под нарастание падающих звуков «Болеро» идет стремительный и жаркий дуэт. Все, чему было отказано в танго, здесь вернулось. Поднятая над партнером танцовщица сползает по нему, обвивает, обтекает его. Сигалова осознанно определяет своим артистам нелегкие условия существования: удержать равновесие на вращающемся круге и так непросто, а тут еще у каждого из них на одной ноге -- тяжкий, чуть ли не армейский ботинок, второй же ноге обуви не нашлось. Актеры проговаривают пылкую хореографию, со всеми этими обстоятельствами сражаясь, -- и возникает эффект прорастания страсти сквозь асфальт.

Во втором отделении о том же рычит сама Сигалова в тертеряновском «Дуэте №3» с Игорем Пиворовичем. Но наибольший успех достается ее последней одноактовке -- «Эскизам к закату» Леонида Десятникова, что шли под живую музыку -- изощренно развлекался ансамбль солистов под управлением Алексея Гориболя.

Когдатошняя выпускница Вагановского училища, Сигалова, воспользовавшись явными цитатами у Десятникова, проявила более четко то, что раньше чувствовалось, но не было выставлено напоказ, -- сохранившееся при полной независимости нрава почтение к великим предкам. Сама сгорбилась почти фокинским Петрушкой, замотала руками, стала виться вокруг самодостаточного дуэта Шпокайте и Овечкина, а под еврейскую мелодию вспомнила якобсоновский «Свадебный кортеж». И, как великие предки, продемонстрировала умение возрождать свой театр из пепла.