Традиционный фестиваль британского кино, прошедший в Москве на прошлой неделе, наглядно продемонстрировал, что островной кинематограф равно отличается как от голливудской модели, так и от европейской.

Англичане по-прежнему создают самые добротные и честные экранизации: режиссер Марк Романек порадовал экранным воплощением романа Кадзуо Исигуро «Не отпускай меня» -- про детей-клонов, воспитанных в лучших традициях элитных колледжей, чтобы потом быть использованными в медицинских целях.

Британский консерватизм и бережное отношение к традиции не позволяют выжимать клюкву из исторического материала, поэтому так актуально выглядят их ретроспективные сюжеты: «1939» Стивена Полякоффа, «Англичанин в Нью-Йорке» Ричарда Лэкстона, «Просветления Уайта» Доминика Мерфи.

Англичанам нет равных во всем, что касается рока, футбола и черного юмора. История двух незадачливых болельщиц («Удар» Линди Хейманн), равно как стильное «рокументэри» «Ле Донк и Скорсезе» и буквальная интерпретация английской идиомы skeleton in the capboard («Скелеты» Ника Уитфилда), -- дистиллированный продукт британской кинематографической школы.

Наконец, присутствие Майкла Ли видоизменило сам жанр романтической истории -- в островной традиции она более тяготеет к социально мотивированному психологизму, нежели к сопливой мелодраме («Вспышки любви» Эшли Хорнера). О чем бы ни говорили британские режиссеры, они делают это внятно и последовательно: образцовая сценарная выучка позволяет вытянуть самые завиральные сюжеты.

Впрочем, демонстрацией завоеванных высот фестиваль не ограничился. Удар по публике был произведен не с линии штрафной, а прилетел прямиком из стана пакистанских террористов. Картина «Четыре льва» режиссера Криса Морриса в январе уже ввела в ступор видавшую виды аудиторию «Сандэнса». В Нью-Йорке после 11 сентября про терроризм говорят не иначе, как с каменным лицом и глубочайшим трагизмом в голосе. Пафос понятен и уместен. Но англичанин Моррис позволил себе взглянуть на тему иначе.

Оттолкнувшись от тезиса, что рядовые террористы не из геенны огненной повылезали, а являются простыми людьми с нормальным аппетитом и человеческими потребностями, режиссер живописал нравы отдельно взятой компании шеффилдских бомбистов. Двое из которых ходят на курсы повышения террористической квалификации. Третий учит ворон взрывать гранаты. Четвертый непутев настолько, что подрывает себя сам. Абсурдная изнанка преступной деятельности не была придумана Крисом Моррисом за письменным столом: автор несколько лет собирал материал, общался с психологами, социологами и причастными к теме очевидцами. В результате вместо картонных злодеев на экране появились непутевые человеки -- живые, нелепые и даже вызывающие сочувствие. Не пресловутый «стокгольмский симптом», который испытывают заложники в момент экстремальной несвободы, а нормальное человеческое сопереживание, которым каждый волен распоряжаться по своему усмотрению. Людям вообще свойственно изо всех сил бороться за выживание, а не убивать себя -- британский режиссер исходит из того, что обратная ситуация абсурдна по определению. Внушать веру в то, что есть на свете опереточные злодеи, предпочитающие нелепую смерть сытой жизни, -- это и есть потакание злу. Потому что эта вера внушает людям животный страх, который никого еще от смерти не спасал -- в отличие от смеха.

Обличением «доктрины шока» и методов запугивания занялся еще один британский режиссер -- Майкл Уинтерботтом, снявший буквальную экранизацию бестселлера Наоми Кляйн. Кто не в курсе, Наоми Кляйн -- канадский экономист и убежденная антиглобалистка, ополчившаяся против учения Милтона Фридмана о свободном саморегулирующемся рынке. В своем исследовании «Доктрина шока» Кляйн очень убедительно доказала, что свободный рынок -- химера неолибералов, позволяющая государству бежать от ответственности, а крупным корпорациям обогащаться, разоряя и поглощая мелких собственников. Опытным полем для испытания принципов «свободного рынка» стали диктатуры Латинской Америки и страны постсоветского лагеря. Доктрина, подразумевающая применение шоковой терапии в моменты острых политических и экономических кризисов, была разработана в Чикагском университете и впервые испытана Пиночетом в Чили. В фильме Уинтерботтома, который не стал изобретать велосипед, а буквально проиллюстрировал документальными кадрами тезисы доклада Наоми Кляйн, рассказана альтернативная официальной история планеты за последние 50 лет. Чили, Аргентина, Польша, Россия, Ирак, Англия, наконец, сами Штаты. В комбинации с яростным текстом затертые телевизионные кадры оборачиваются триллером: убийство Альенде, шоковая терапия Тэтчер, гайдаровские реформы, расстрел Белого дома, 11 сентября, «освобождение» Ирака, бомбардировки Сербии, ураган «Катрина». Британец Уинтерботтом, ненавидящий неолибералов и Тэтчер, на наглядном пособии доказывает, что кризисы -- природные, экономические, политические -- не только используются теоретиками свободного рынка, но и провоцируются. Поскольку только в стране, население которой пребывает в страхе и растерянности, возможно проведение шоковой терапии.

Последняя часть британской недели -- программа короткометражек «LUX: время настоящее» -- была подобрана таким образом, чтобы продемонстрировать, каким шоком для современного кино обернулся кризис 2008 года. Семь остроумных историй, смонтированных из обрывков старых лент, созданных посредством образов прошлого или демонстрирующих зарождение нового абсурдного киноязыка, обнажают ту растерянность, которую переживает кинематограф. И которая везде одинакова -- и на острове, и на континенте.