Берлинский Международный центр конгрессов в прошедшую субботу в очередной раз стал местом проведения ежегодного Дня родины. Две тысячи его участников -- это пожилые немцы, которые в первые послевоенные месяцы 1945 года испытали горе изгнания из родных мест, входящих в состав тогдашних Чехословакии, Венгрии, Югославии, Румынии и Прибалтики. Речь идет о территориях, переданных на основании Потсдамского договора Польше и СССР. Через год после окончания войны в новых германских границах четырех зон оккупации насчитывалось около 10 млн переселенных немцев.

Дню родины предшествовал политический скандал. На закрытом заседании руководства фракции «Христианско-демократического союза» (ХДС) в бундестаге 67-летний руководитель «Союза изгнанных» Эрика Штайнбах, являющаяся также членом правления Партии христианских демократов и спикером фракции по правам человека и гуманитарной помощи, поддержала откровенно реваншистские заявления некоторых членов организации. «К сожалению, я ничего не могу изменить в том, что Польша уже в марте 1939 года провела мобилизацию», -- сказала она. Тем самым на восточного соседа Германии была возложена часть вины за развязывание второй мировой войны. Политический ландшафт в Германии содрогнулся от взрыва негодования. Коллегу по партии осудила канцлер Ангела Меркель. Однако в своей речи в субботу г-жа Штайнбах заявила о своей «ярости» в отношении общественного климата в Германии, где «невозможно высказывать правдивые суждения». Местные СМИ назвали это «консервативным бунтом» в партийных рядах.

Простые немцы и поляки сегодня живут в большинстве своем иными заботами и радостями. Европейский регион по обеим сторонам рек Одер и Нейсе все больше возвращается к традициям и нравам прошлых веков. С давних времен они здесь селились и жили вместе. «Мой дед -- немец родом из мест восточнее Одера, принадлежавших прежде Германии, -- прилично говорил по-польски», -- рассказал корреспонденту «Времени новостей» 74-летний Йоахим Штайн. Он пояснил: «Это было здесь нормальным явлением. Но при национал-социалистах дед старался на этот счет не слишком распространяться».

Сегодня Йоахим Штайн (на снимке) живет на окраине немецкого городка Нойцелле в нескольких километрах от Одера. Наш собеседник в девятилетнем возрасте разделил судьбу миллионов изгнанных соотечественников. Родительский дом до войны находился в деревушке Пинов, теперь она относится к Любусскому воеводству в составе западной части Польши. А детские годы прошли в доме деда в Матчдорфе -- теперешнем польском Мачкуве, где тот держал лавку колониальных товаров. Отец был автослесарем и всю войну проработал на вермахт в мастерской по ремонту военной техники.

Зимой 1945 года среди людей, населявших земли восточнее Одера, царил страх. Гитлеровская пропаганда живописала ужасы, которые ждут немцев, если Красной армии удастся продвинуться в эти края. «Повсюду были развешаны плакаты «Т-с-с-с! Враг подслушивает!», -- рассказывает г-н Штайн. -- К началу февраля советские войска были уже в районе Познани. Наша семья готовилась к бегству в западном направлении. Двинуться думали утром 2 февраля, но часа в четыре утра всех разбудил стук в дверь: русские пришли. По деревенским улицам шли танки Т-34. Начались, наверное, самые страшные дни моей жизни. Красная армия готовила наступление в направлении Зееловских высот, завершившееся штурмом Берлина, а нас, немецких жителей, депортировали на восток».

Наш собеседник продолжает: «Это был мой первый марш в никуда. Никто не знал, что его ждет впереди, кругом трупы людей, домашней скотины, искореженная техника, голод... Нашли себе пристанище в деревушке Борцен, она теперь Борышином называется. Там деда, не вынесшего всех этих страданий, и похоронили. Через неделю после падения рейха 8 мая снова собрали из скарба что могли и двинулись теперь уже в западном направлении, снова добрались до Матчдорфа. Спустя пару недель пришла польская милиция. Нас бесцеремонно в грубой форме выгнали оттуда».

В этом смысле, сказал он, «поляки были хуже русских». Автор этих строк попросил пояснить, что он имел в виду. «Видишь ли, красноармейцы, прямо скажем, не все были ангелами во плоти, война есть война, -- отвечал он. -- Что только мне, подростку, не пришлось повидать в те месяцы. Драгоценности, украшения требовали, угрожая автоматом. Для молодых женщин-немок это было поистине адское время, все это сам видел. Но вот во время последнего марша беженцев я уже настолько был обессиленным, что сказал маме, глубоко верующей: «Если только есть Бог, пусть он меня избавит от невыносимых страданий». В это время на дороге послышалось цоканье копыт. Из проходившей мимо конной повозки с советскими солдатами кто-то спросил: «Подвезти?» Мать не сразу согласилась, но деваться было некуда -- поехали с русскими». От поляков, как он считает, такой помощи было не дождаться.

Сегодня пенсионер Йоахим Штайн с супругой Кристой порой за неделю по нескольку раз ездят на правый берег Одера, в Польшу. Там дешевле и бензин, и продукты. Время от времени наведываются в польский Пньов, который Штайны называют по-немецки Пинов. На земле, где до войны стоял дом Штайнов, теперь дом, где живут пожилые поляки-пенсионеры Козедовские. Испытывают ли Йоахим и Криста к ним чувство неприязни? «Боже упаси, -- горячится глава семейства. -- Мы бываем там в гостях, помогаем всякими мелочами, чем можем, к празднику подарки привозим». Штайны испытывают к Козедовским чувство сострадания, ведь они такие же переселенцы, они жили раньше на востоке Польши, а затем эти области были включены в состав советской Белоруссии.

Люди в регионе, живущие слева и справа от Одера и Нейсе, далеки от большой политики. Они просто живут в этих местах. Например, родственники Козедовских, дочь с мужем и внучкой, живут в Германии на левом берегу Одера. Впрочем, это рядом с находящимся на другом берегу польским Щецином, прежним немецким Штеттином, куда они ездят на работу -- там у них оранжерея. А внучка ходит в немецкую гимназию и вряд ли пока еще задумывается, кто она -- полька или немка. Главное, здесь их родина и дом. Кстати, немецкое слово «хаймат» (родина) происходит от слова «хайм», то есть «дом».