|
|
N°110, 28 июня 2010 |
|
ИД "Время" |
|
|
|
|
Композиторы хотят есть
Фестиваль «Другое пространство» поразмыслил об актуальности
Филармонический фестиваль актуальной музыки «Другое пространство» за пять дней сверхплотного концертного графика сумел выставить на публичное обозрение примерно 25 часов музыки и больше 70 композиторских имен. Поражающие воображение цифры по замыслу организаторов свидетельствовали об актуальности новейших композиторских трудов.
В третий день фестиваля публике были предложены анкеты. В них кроме пунктов о «самом интересном концерте» был еще список из 24 фамилий композиторов (все -- до сорока лет). Ответив на вопрос о «самом ярком фестивальном авторе», слушатель превращался в вершителя судеб. Ведущий пояснил, что на основании результатов этого опроса трех сочинителей в дальнейшем профинансирует филармония.
Если решение о заказах действительно состоится, оно будет принято на основании мнения очень скромной референтной группы: в каждый из дней фестиваля в зале бывало не больше ста человек, из них половина -- участники. Но даже эта затея способна немного актуализировать замкнутую сферу деятельности, нужную, кажется, исключительно самим производителям новой академической продукции.
Если принять, что актуальное в современном искусстве значит не только сделанное в современном вкусе и с использованием последних технологий, но еще непременно задевающее реальные напряжения в социальном, культурном или политическом смысловом поле, то с актуальностью на фестивале работало одно-единственное сочинение. Музыка Ольги Шайдуллиной «Полиграф» простодушно, но симпатично рассказывала об «использовании пищи в качестве мотива для создания произведения»: часть звукового материала «Полиграфа» оказалась стрекотом струйного принтера, на котором лежала груда огурцов. Прочие новые музыки пели о звуках, звуковых вкусах и звуковых техниках.
Основная часть фестивальных программ была собрана по исполнительскому принципу -- этим объясняется стилистический разброс и море местной и заграничной классики, условно называемой «современной музыкой». Ансамбль Татьяны Гринденко играл то, что обычно играет, -- американский минимализм и советский-постсоветский постминимализм. МАСМ (Московский ансамбль современной музыки, старейший и главнейший в этой сфере) превосходно играл музыку композиторов АСМа: первого (20-е годы прошлого века) и второго (ученики Денисова и Седельникова, мастера и уже классики по сути). Репертуар еще одного ансамбля -- «Студии новой музыки» обширен, но был представлен скромно. Ансамбль Дмитрия Покровского пел то, что для него пишут привычные авторы.
Молодую музыку играл молодой украинский ансамбль Nostri Temporis. Из череды суровых партитур свежим видом и легким дыханием выделялась Error.Try Again петербуржца Владимира Раннева (ансамбль «Студия новой музыки» как раз везет эту вещь в числе других в мекку современной музыки Дармштадт). Еще, пожалуй, Status Post Сергея Вилки, интересующегося кроме прочего джазом. В программе ансамбля с чудесным названием «ХХ век» почти вся музыка, кроме элегантной рефлексии Федора Софронова, выступала единым фронтом и размышляла о сложной жизни духа.
Больше всего произведений композиторов из анкетного списка сыграл образованный чуть ли не на днях ГАМ-ансамбль («Галерея актуальной музыки», принтер с огурцами как раз из этой программы). ГАМ кроме прочего поучаствовал в той части фестивальной программы, которая все же выглядела объемной экспозицией «нового». Композиторы объединения «Молот» (молодежное отделение Союза композиторов) собрали для ГАМ-ансамбля эстетически неоднородное групповое высказывание на тему молодости. Георгий Дорохов ритмично крушил стулья (и это оказался «Манифест»), Станислав Маковский выставил плотный, энергичный монолит «Ноктюрна ХХI» без малейших признаков романтизма или постромантизма. Олег Пайбердин звучал элегически, Вероника Затулла -- изящно. Все по-разному играли с особенностями состава (четыре саксофона, четыре флейты, фортепиано, ударные), по-разному располагаясь в пространстве между «чистой музыкой» и «перфомансом», о чем, кажется, и размышляли больше всего.
Самой идеологически выдержанной и концептуально цельной вышла программа композиторского проекта «Пластика звука», где самой стильной и осмысленной оказалась межотраслевая технологическая поддержка (свет, видео). Групповое высказывание собственной содержательностью (о музыке в ряду пластических искусств) не затемняло, но поддерживало индивидуальные реплики. Шел разговор о свойствах звуков. Казалось бы, узкая тема. Но удивительным образом именно она оказалась наиболее ясной. Видимо, потому, что авторы были внимательны и эффектно разыграли ее коммуникативный потенциал. Они спрятали исполнителей за огромными видеоэкранами, так что привычная ситуация потребления музпродукта поменялась и радикализовалась.
Автор проекта Владимир Горлинский забивал гвозди в пышную историю фортепианной музыки с отстраненностью, достаточной для того, чтобы конкретный жест показался художественным. Европеец по духу Дмитрий Курляндский с помощью Натальи Пшеничниковой в композиции Voice-Off с умом и непримиримостью испытывал звучание беззвучности. Marsias для флейты Алексея Сысоева элегантно играл с самой энергией исполнительства. Николай Хруст (Fluting point для флейты, ударных и электроники) рассказывал о необязательности звуковых связей с обэриутской вальяжностью и ненатужностью.
Программа вышла непростой, но всех добил Сергей Хисматов (Cymbal Quаrtet). Скрип и скрежет смычков и палочек по тарелкам (не кухонным -- музыкальным) были долгими и монотонно невыносимыми. Но в этой очевидной невыносимости была своя честность и странная притягательность. Безграничное поскрипывание ржавого железа (так подвывают и качели во дворе, и заводские постройки) показалось музыкой жизни. А то, что формы как таковой (в привычном понимании, как «развития материала») здесь не наблюдалось, только проакцентировало нетривиальность прочих форм в программе. Когда не видишь музыкантов, простые ориентиры начал и окончаний произведений (подняли руки/инструменты -- опустили) пропадают. Границами становятся аплодисменты, и можно пробовать услышать, как устроено время внутри.
Еще одну любопытную программу показал ансамбль солистов Российского национального оркестра (совсем новый игрок на поле современной музыки) с Алексеем Богорадом в роли дирижера. Этот фестивальный эпизод как раз был кратким и нетрудным, хотя музыка затейливая. Она посвящена собственной истории и конкретнее -- Баху. Антон Сафронов (фигурант анкеты) рассказал о нем конструктивно хитроумную историю в духе некоторых европейских фестивальных трендов (строгая концепция, мастеровитое звучание). Сергей Загний -- знаток и мастер, концептуалист и профессор -- в этюдах на ритм ВАСН ни слова не сказал о Бахе, но предложил изысканную, одновременно чуть ироничную и страшно строгую игру -- вне авангарда, вне историзма, вне контекста «новейших течений». Еще была отличная европейская вещь Дитера Долежела Bugs, не имеющая отношения к нашим контекстам. Но этюды в качестве почти финала прозвучали умной и невесомой виньеткой для фестиваля, главной мыслью которого была актуальность, большей частью материала -- разная классика, а преимущественным способом экспонирования -- вал.
Примерно ясно, что бесформенная тактика фестиваля от того, что никак не решен вопрос стратегии. Чего, собственно, хочет современная музыка -- встроиться в европейскую инфраструктуру и контекст или создать их местное подобие? Сохранить (обнаружить) собственную идентичность или преодолеть отсталость? Жить на субсидии или зарабатывать (хоть бы и коммуникативный, смысловой капитал)? Быть актуальной или радостно обладать вневременным величием? Хитро совмещать противоположности? Или хотя бы громко заявить о том, что композиторы хотят есть и порой сочиняют по-настоящему хорошую музыку, которую не так просто выловить без удочек-ориентиров? Последнее удалось. Со всем остальным еще трудно.
Юлия БЕДЕРОВА