Школа-студия современной хореографии, которой руководит Ирина Афонина и которая регулярно демонстрирует свои достижения на сцене Театра Луны, -- это именно школа. Потому на отчетном концерте зал заполнен гордыми мамами, а на сцене демонстрируют растяжку подростки и радостно изображают мотыльков артисты детсадовского возраста. Но это и студия -- потому преподающие в школе педагоги периодически ставят спектакли. Один из них -- выпущенный в прошлом сезоне «Общежитие» Екатерины Кисловой -- был даже номинирован на недавнюю «Золотую маску». В минувшие выходные хореограф представила на суд публики новую свою работу.

Называется одноактовка «Выпускной». И поставлена она к 65-летию Победы.

Девушки в довоенных платьях толкутся в одном углу сцены, мелкие девочки в чем-то невразумительном -- в другом. В фонограмме звучат восторженные детские вопли «не поймаешь, не поймаешь». Старшенькие садятся в ряд и замирают как на фотографии; затем вальсируют друг с другом. Вдруг по трансляции начинает звучать отрывистая немецкая речь; младшие приносят старшим солдатскую форму, и те переодеваются на авансцене.

Тут, понятно, тривиальщина сидит на тривиальщине и тривиальщиной погоняет. Фотография -- вальс -- немецкая фонограмма. Но эта реальность, выросшая не из личного чувства, не из необходимости высказаться, а из графика юбилейных мероприятий, коробится на швах: почему на этом выпускном одни девушки? Ведь все происходит ДО войны? То есть парни должны быть еще живы? А раздельное обучение ввели уже после окончания Великой Отечественной.

То есть дело по-видимому в том, что в школе-студии современной хореографии нет взрослых танцовщиков, но хореографу не удалось как-то затушевать этот факт в своем сочинении.

Потому что дальше происходят вещи все более странные. Девушки делятся на две части -- одна из них начинает ходить в галифе и сапогах, другая остается в платьицах. И когда в фонограмме звучит «Землянка», одни начинают нежно вспоминать о других... Понятно, что где-нибудь в Голландии из этого могли бы сделать достаточно жесткую вещь о том, как в отсутствие мужчин женщины начинают играть мужские роли, но здесь совершенно очевидно, что никаких подтекстов нет, сочинительница просто старается обойтись тем материалом, что есть под рукой.

В спектакле есть один сильный ход, но будто повисший в пустоте, без подводки и без кульминации-разрешения. В фонограмме вдруг возникает тема вилис из «Жизели», и под нее барышни в мешковатой форме, вовсе не похожие на изысканных привидений из классического балета, начинают тяжело и грозно подпрыгивать на месте. Там, в балете Адана, под эту музыку движутся девушки, умершие до свадьбы, полночные кладбищенские мстительницы, затанцовывающие насмерть оказавшихся поблизости мужчин. Здесь девчонки, также ничего в жизни не успевшие, обозначают также мрачную готовность к мести, силу, с которой мужчинам не справиться. (А уж что Россия в этой войне стала кладбищем -- это заметки на полях.) Но сцена, от которой по-настоящему бросает в дрожь, кончается ничем -- ни этой мести, ни спасения хореографом не предусмотрено.

Зато конечно же есть смерти на поле боя, воспроизведенные в громадном количестве (состава ансамбля не хватает, поэтому вышедшая вперед и «упавшая от пули» девчонка отползает назад и через некоторое время свой маневр повторяет). Обязательное обозначение свастики (две девицы встали друг за другом, на руках одеты армейские сапоги, руки согнуты так, что мыски сапог образуют углы фашистского символа). И торжественное кладбище в финале, где половина девчонок стоит, изображая кресты, а вторая половина съежилась у их «подножий».

Вот поразительно -- театры оперы и балета, самые вроде бы «государственные» из существующих, в этом сезоне как-то обошлись без «датских» постановок. Концерты для ветеранов -- святое дело, а в репертуаре никакого мусора не появилось. А вот современный танец вдруг отметился. По велению души или потому, что неродному для России виду искусства нужно казаться хоть немножко своим «культурным управляющим» на уровне города и страны? Неизвестно, что хуже.