Время от времени кто-нибудь возмущается. Главному редактору вдруг приходит письмо с жалобой на обозревателя N, обругавшего «наш замечательный спектакль, высоко оцененный публикой и московским правительством». Более деликатные и интеллигентные люди высказывают свое недоумение в частных беседах, сетуя на грубость, глумливость, бездоказательность, неграмотность критиков. Жалуются на допущенные ошибки и неточности, рассказывают про то, как походя обруганный в той или иной статье актер (музыкант, танцовщик, композитор) лег в больницу с сердечным приступом, уехал в деревню или заграницу, потерял всякое желание работать и т.д. Что далеко за примером ходить, -- всем памятно, как оскорбленный Мстислав Ростропович отказался приезжать с выступлениями в Россию, жалуясь на журналистскую травлю. Или как всеми любимый Олег Меньшиков не мог забыть шквала отрицательных рецензий после премьеры «Горя от ума». Хотя казалось бы -- ни зрителей меньше не стало, ни популярность ни на йоту не уменьшилась, ни гонорары не понизились, ни уважать меньше не стали... А вот на тебе -- обижаются. И хотя как раз критик сегодня в России чаще всего уверен, что его мнение остается не услышанным и не востребованным, однако же почти за любым резким высказыванием следует болезненная реакция, вплоть до обращения в вышестоящие инстанции.

Отчего это так и зачем нужна столь мощная защита от публичных упреков, если, как гласит русская пословица, «Брань на вороту не виснет», а ни к каким реальным изменениям в судьбе творца высказанное в печати отрицательное мнение не приводит? Ведь любой пиарщик сегодня объяснит, что для успеха важно всякое упоминание, а острое и ядовитое словцо запоминается лучше, чем пресное одобрение.

Россия до сих пор страна консервативных взглядов. Особенно в области культуры, где несколько десятилетий господствовала единая эстетическая система ценностей, закрепленная передачей от поколения к поколению. Новое время не торопится проартикулировать свои -- тоже новые -- потребности. В старой же системе народ знал, что художник достоин особого уважения, поскольку делает общегосударственное полезное дело. Если делает хорошо, то он важный член общества, что выражается в особенном, привилегированном положении -- специальных льготах, особом режиме жизни и т.д. Если делает плохо -- то его надо поправить, а будет упорствовать -- изгнать, исключить из числа признанных полезными, наказать. Тогда и создавался институт советской критики. Ее представители могли думать о себе все что угодно, но кормила и содержала их власть с единственной целью -- защищать границы. Все прочие функции осуществлялись факультативно. Если художник нарушал конвенцию (по малой профессиональной пригодности или в силу политических взглядов, не важно, хотя к профессиональным достоинствам критики были гораздо снисходительнее, чем к идеологическим несоответствиям), его немедленно обличали. Далее следовали административные выводы. Похоже, атавистическая память общества сохранила страх перед хулой как перед преддверием более существенных санкций.

Странно, но в новом медийном пространстве настоящим объектам резкой и дружной критики никогда не придет в голову обвинять журналистов в пристрастности или кампанейщине. Ни Валерию Комиссарову, ни Андрею Караулову, ни Владимиру Жириновскому, наконец. Эти герои нового времени охотно стригут купоны с любого обращения к их персонам. Не менее одиозные персонажи ультрановой культуры тоже в таких случаях ухом не поведут: их хоть по матушке крой -- ни Олега Кулика, ни Владимира Сорокина ничем не проймешь. Актуальный художник вызов обществу и сложившимся эстетическим принципам считает высшей добродетелью, а раздраженную брань журналиста -- нормально просчитанной реакцией.

Так что обижаются в основном те, чьи амбиции лежат в области традиционного искусства, кто по старинке предполагает, что обретается в едином культурном пространстве, где чужое мнение важно не как составляющая дискуссии, элемент продуманной стратегии или шанс для прояснения собственной позиции, а исключительно как оценка. А значит те, что получили «неуд», рискуют вылететь за пределы круга избранных. И хотя круг этот давно живет по другим законам, страх ощущается вполне реально. Как фантомная боль.

Простое упоминание в негативном контексте имени, столь известного, что давно превратилось в символ, вызывает у его обладателя мгновенную реакцию. Видимо, только отрицательная оценка способна сыграть роль личного обращения, это воспринимается как окрик -- на нее оглядываются.

Есть еще один аспект, тоже связанный с переходностью нашего времени. Большинство современных российских актеров, музыкантов, писателей еще не осознали, что их профессии публичны, а пребывание в публичном пространстве накладывает на них определенные обязательства. Что, кстати, великолепно осознают голливудские звезды, даже самой незначительной величины, -- приезжая на фестиваль или появляясь на светских мероприятиях, они отрабатывают свой контракт, ни на минуту не забывая о направленном на них внимании. Едят ли они, шутят, выступают на пресс-конференциях, примеривают одежду или играют в теннис -- они помнят, что, являясь персонажами, находятся в зоне пристального разглядывания. Наши же творцы хотят во что бы то ни стало сохранить свое прайвеси, пользуясь при этом всеми преимуществами персональной известности. Их возмущает появление на страницах светской хроники фотографического изображения со ртом, набитым снедью, или «подвыпивши», как будто сохранение приличий является задачей фотографа, а не их собственной. Но дело не только в компрометирующих снимках. Вступив на стезю публичной профессии, предполагающей, извините, торговлю собственной внешностью, темпераментом, способом выражать эмоции и самими эмоциями, человек неминуемо оказывается в поле внимания любого желающего. И этот любой вправе вынести свое суждение, на которое другие с той же степенью свободы обратят или не обратят внимание. Если же допустимая в обществе мера приличия будет нарушена, можно обратиться в суд. А вовсе не к совести журналистского сообщества.

Остается снять последние вопросы. Есть ли объективные критерии, по которым критик выносит свои приговоры? И обязательны ли они для всех? Ответы известны. Объективные критерии существуют только внутри группы, договорившейся (пусть и не осознанно) принимать некую систему ценностей как истинную. Внутри другой группы ценности будут другими. Так что счастливого выбора.