Сразу два мероприятия, призванных сформировать хотя бы частичное общественное понимание происходящего на Кавказе, прошли во вторник и среду. Во вторник рабочая группа Общественной палаты РФ по развитию общественного диалога и институтов гражданского общества на Северном Кавказе провела слушания, посвященные некоторым промежуточным итогам проекта «Мир Кавказу», который эта же группа и запустила с осени прошлого года. А вчера в Московской соборной мечети прошла конференция «Мусульманское духовенство и современные вызовы России».
Слов «теракты» и «экстремизм» в названии мероприятия не было, но они часто звучали в зале, и всем было понятно, что это собрание -- долгожданная реакция официального российского ислама
на взрывы, потрясшие 29 марта не только Московский метрополитен, но и сам фундамент широко распространенной идеи, будто на Кавказе мир и все спокойно.
Изначально мероприятие с участием мусульманского духовенства было задумано в несколько более широком формате. Еще во вторник вечером организаторы надеялись получить в свое распоряжение конференц-зал московской мэрии в знаменитой «книжке» на Новом Арбате. А среди приглашенных значился президент Ингушетии Юнус-Бек Евкуров, которого можно в некоторой степени считать если не главным, то одним из главных выразителей политики Дмитрия Медведева на Северном Кавказе. Но в итоге конференцию перенесли в мечеть, а г-н Евкуров, которого организаторы все же ждали практически до конца заседания, так и не появился.
«Актив» мусульманского духовенства, впрочем, тоже собрался не весь. К примеру, главы Центрального духовного управления мусульман России Талгата Таджутдина в зале не было. Вел собрание председатель Совета муфтиев России, председатель Духовного управления мусульман европейской части России шейх Равиль Гайнутдин, который произнес прочувствованный доклад о том, как исламское духовенство отстает от харизматичных молодых имамов, порой зовущих своих ровесников совсем не в ту сторону, в какую хотелось бы.
Почти каждый выступающий говорил о том, что после терактов в московском метро журналисты и некоторые высокопоставленные чиновники стали сеять межконфессиональную рознь и фактически упрекать в случившемся все российское исламское сообщество. Именно СМИ, а не деятельность проповедников «традиционного» ислама, уступающих радикалам плацдарм за плацдармом в тяжелейшей идеологической войне, стали, кажется, главным объектом критики со стороны муфтиев. В виде исключения муфтий Чечни Султан-хаджи Мирзаев упомянул еще и Соединенные Штаты: по официальной чеченской версии, именно на Западе надо искать корни происходящего на российском Северном Кавказе. Голос председателя Российского конгресса еврейских религиозных организаций Зиновия Когана, который трезво призвал искать проблему не только за рубежом, но и в своем собственном доме, без преувеличения, охваченном пожаром, был явно менее слышен, чем голос Султан-хаджи Мирзаева.
К слову, далекий от пасторального образ горящего дома буквально накануне исламской конференции пришел в голову советнику чеченского президента по работе со СМИ Тимуру Алиеву, который выступил в кавказских слушаниях Общественной палаты. Г-н Алиев поблагодарил гостей из других республик Северного Кавказа за благожелательные отзывы о контртеррористических успехах Рамзана Кадырова и признался, что слышал от многих своих собеседников в этих российских регионах, как там хотели бы обзавестись таким же молодым и энергичным лидером, какой есть у чеченцев. И тут же снизил пафос своего выступления, справедливо заметив, как трудно рассчитывать потушить пожар в одной комнате, когда горит весь дом.
Если отбросить неизбежные штампы о журналистском злонравии и заговоре мировой закулисы, на конференции муфтията в основном говорились совершенно правильные вещи. Сопредседатель Совета муфтиев России Мукаддас Бибарсов сказал, например, что мусульманское сообщество виновато в происшедшем на «Лубянке» и «Парке культуры» ровно настолько же, насколько российское государство и остальная, немусульманская часть российского общества. Г-н Бибарсов считает, что все россияне -- и православные, и мусульмане, и католики, и иудеи, и все остальные -- находятся в одной лодке и в принципе заинтересованы в том, чтобы она благополучно добралась до места назначения.
Проблема в том, что даже упомянутые им конфессиональные группы видят это самое место назначения абсолютно по-разному, а ведь общество разделено не только по конфессиональному признаку. И даже внутри конфессий есть очевидные линии разлома: несколько ораторов сами признали, что, с точки зрения вооруженных радикалов, они -- цвет официального российского ислама -- никакие не мусульмане, а «мунафики», то есть, по радикальной терминологии, «лицемеры». Что же касается немусульманской части общества, достаточно выйти за забор, окружающий мечеть, чтобы увидеть, с каким подозрением поглядывают московские прохожие на бородатых мужчин, торгующих религиозной литературой и левыми sim-картами главных сотовых операторов, и на женщин, закутанных в платки.
Тем не менее муфтии не считают, что их дело безнадежно. Они намерены больше работать с молодежью и стараться убедить радикалов в том, что причинение смерти кому бы то ни было не может быть оправдано никакими религиозными соображениями. Муфтии готовы приглашать к диалогу самых разных людей, например тех, кто сам уже прошел через радикализм и вернулся к умеренному мировоззрению, поняв, что путь непримиримой войны ведет только в тупик. Кстати, люди с подобной биографией были и среди собравшихся, например президент Международного мусульманского миротворческого центра Мухаммад Биджи Улу. Считается, что он стоял в начале 1990-х годов буквально у истоков радикального ислама в Карачаево-Черкесии, откуда в Москву, по версии следствия, приехали те, кто взорвал два жилых дома в сентябре 1999 года.
Таким образом, мусульманские духовные лидеры выделяют две существенные задачи: поймать молодежь, которой, по мнению г-на Гайнутдина, надо объяснить, что «автомат Калашникова -- это вчерашний день», и всячески содействовать «формированию единого российского народа и идентичности» -- об этом написали даже в итоговой резолюции конференции. Несколько выступавших откровенно предостерегли, что если сделать это не удастся, последствия для России могут быть весьма плачевными, вплоть до гражданской войны. В конечном счете, несмотря на то что «ислам -- религия мира», статус людей «второго сорта», который общество, по мнению некоторых выступавших, навязывает мусульманам, становится питательной средой для появления радикалистских настроений.
Правда, с методами практической реализации благого намерения помочь России стать единым общественным организмом и избежать гражданского раскола, как обычно, есть проблемы. В выступлениях звучали ставшие традиционными призывы повысить качество исламского образования, запустить исламский телеканал, бороться с ксенофобией и экстремизмом, запрещать правоохранителям, чиновникам и журналистам называть этническую и религиозную принадлежность преступников.
Иногда кажется, что большая часть этих рецептов направлена не столько на лечение болезни, сколько на сглаживание симптомов. К примеру, попытка светских властей скрывать факты этнической преступности часто ведет только к дополнительному раздражению и недоверию. А связка между терроризмом и исламом как конфессией сформировалась в общественном сознании вовсе не благодаря нарушениям журналистской этики или недостаточной политкорректности чиновников, а из-за того, что практически все террористические акты в новейшей российской истории действительно были связаны с радикальным исламом. И не признавать это -- значит, прятать голову в песок.
Муфтии предложили несколько вполне разумных вещей -- им хотелось бы, к примеру, чтобы признанные в исламском мире за пределами России богословы почаще обращали внимание на Северный Кавказ и другие российские регионы и регулярно выступали бы с разъяснениями о том, является ли джихадом война против России. Время от времени такие постановления появляются, и людям, которые постоянно живут в этой борьбе идей, заметно, насколько это облегчает ситуацию.
Большая проблема в том, что российское исламское сообщество является провинцией как для мировой уммы, так и для собственно российского общества. Парадоксальным образом провинцией является даже далекая от мятежных кавказских предгорий московская мечеть в Выползовом переулке: чтобы это понять, достаточно того факта, что в первые несколько часов после закрытия конференции по очевидно актуальной теме о ней не сообщило ни одно из ведущих российских информационных агентств. А с телекамерой была замечена только бригада единственного государственного российского арабоязычного телеканала, призванного формировать позитивный образ страны в регионах земного шара, где этот язык понимают.
Что касается Северного Кавказа, он вообще давно уже воспринимается российским общественным сознанием как иная планета. Во вторник Общественная палата провела слушания о Северном Кавказе. В них принимали участие достаточно осведомленные люди, которые, казалось бы, должны хотя бы по своему статусу членов этого высокого гражданского форума следить за новостями не только по лояльным федеральным телеканалам. Тем не менее доклад главы северокавказской рабочей группы ОП Максима Шевченко о ситуации на Северном Кавказе произвел на многих из них эффект разорвавшейся бомбы.
Пока г-н Шевченко подводил итоги серии поездок в северокавказские регионы, участники слушаний сидели с таким выражением лиц, будто они впервые слышат, что на Кавказе есть целая цепь межэтнических, межконфессиональных и внутриконфессиональных конфликтов. Что в некоторых регионах идет практически ежедневная война, с которой при этом соседствует мирная жизнь и выдающиеся демографические достижения. Что люди склонны не доверять коррумпированным чиновникам, а в лес уходят не только бедные и полуграмотные, а и цвет молодежи с дипломами ведущих московских вузов.
Г-н Шевченко подвел некоторые промежуточные итоги проекта «Мир Кавказу» -- серии неформальных встреч с жителями регионов Северного Кавказа, во время которых, как считается, власти не вмешиваются в отбор посетителей и все желающие могут говорить о своем видении проблем и возможных путях их решения.
С осени прошлого года «Мир Кавказу» побывал уже в Дагестане, Ингушетии, Северной Осетии и Карачаево-Черкесии. Большинство участников слушаний признали затею своевременной -- особенно в том случае, если собранная информация станет достоянием не только общественности, но и тех, кто принимает политические решения. Сам Максим Шевченко обещал провести на Северном Кавказе глубокие социологические исследования, исполнителем которых, возможно, станет американский Институт Гэллапа, и подготовить доклад о реальном состоянии дел. А глава правозащитного совета при президенте РФ Элла Памфилова пригласила участников проекта «Мир Кавказу» присоединиться к встрече Дмитрия Медведева с северокавказскими правозащитниками, которая намечена на май этого года.
Нашлись, однако, и скептики, которые удивились, что на слушания Общественной палаты не пригласили госчиновников, непосредственно отвечающих за состояние дел в кавказских регионах. Самым проблемным из них, кстати, неожиданно была признана Карачаево-Черкесия. Организаторов слушаний факт отсутствия чиновников не смутил, поскольку они считают, что Общественная палата сама по себе может быть достаточно могучим инструментом, чтобы сдвинуть ситуацию в лучшую сторону.
И оптимисты, и скептики говорили о том же, о чем и мусульманские духовные лица, -- России пора осознать свое «единство в многообразии», в противном случае ее перспектива может оказаться плачевной. Но даже в зале гости из республик и, к примеру, представители сообщества этнических русских с Северного Кавказа с волнением в голосе озвучивали настолько противоположные идеи, что становилось ясно, как далека и труднодостижима вожделенная общая идентичность.
