В основе нового спектакля Михаила Левитина чеховская «Скучная история». Она переименована в «Тайные записки тайного советника». Ну что ж, главный герой повести пожилой профессор Николай Степанович (на его роль приглашен из Театра имени Маяковского Михаил Филиппов) действительно получил за заслуги чин тайного советника. Повествование идет от его лица, герой периодически произносит текст, глядя в зал... а «тайными» записки стали не потому, что герой что-то скрывает, но потому, что и захоти он подробно рассказать о том, что думает и чувствует, его никто не услышит. Любимая когда-то жена (Дарья Белоусова) превратилась в истерическую наседку, дочь (Людмила Колесникова) увлечена романом с убогим и самодовольным поклонником. Напрасно герой пытается найти в дочери черты милой девочки, которой он когда-то покупал мороженое, -- девица заставит папу общаться с невыносимым ему господином Гнеккером (Алексей Шулин рисует своего героя, кажется, со знаменитого историка моды Александра Васильева). Вот и бормочет Николай Степанович про себя, комментируя ежедневную тоску, и даже когда начинает кричать, записки обреченно остаются «тайными».

Михаил Филиппов показывает нам профессора с виртуозной точностью: стариковская походка, быстрая усталость, мгновенно гаснущий интерес к человеку, как только тот скажет какую-нибудь скучную глупость. Язвительность, которая уже не сдерживается воспитанием (идущая от утомленной мысли -- «мне так немного осталось, что ж этот идиот тратит мое время»). Даже манера прикрывать веки, будто засыпая на секунду, знакомая, виденная в университете у старых профессоров. Чеховскому герою 62, но прошел век, граница старости отодвинулась, и Филиппов добавляет своему персонажу два десятилетия для того, чтобы текст звучал естественно. Возраст обозначается игрой, а не гримом -- в первом монологе, когда Николай Степанович говорит о себе и о том, что он совершенно лыс, актер появляется в кожаном «лысом» парике и тут же снимает его, показывая тем самым, что в поддержке слишком простых средств не нуждается.

Михаил Левитин не следует строго чеховскому тексту -- филолог Михаил Федорович (роль досталась Александру Ливанову) превращается у него в коллегу главного героя, медика, ассистирующего тому на кафедре. Меняется не только профессия -- меняется функция: у профессора возникает ненужный ему оруженосец. Сдержанный, самолюбивый, кидающийся на помощь и каждый раз получающий резкую отповедь за свою заботу.

Вот отличная -- и страшная -- сцена последней лекции профессора: хорошо поставленный голос произносит кусок фразы, вдруг Николай Степанович корчится, съеживается, выпрямляется вновь и начинает снова. Это повторяется еще и еще раз, смотреть невозможно, ассистент хочет отменить лекцию и получает в ответ чуть ли не ненависть: мол, рано хороните. Поданный стакан воды демонстративно выливается на землю -- справлюсь и так. Роль Александра Ливанова -- вторая по значимости в спектакле, и актер отлично сумел сыграть и оскорбленную преданность, и -- рядом с подопечной профессора -- дурацкую влюбленность серьезного человека. Михаил Федорович срывается почти в истерику, когда не знающий латыни, но любящий воспроизводить цитаты на языке Цицерона швейцар произносит сразу после приступа у профессора: «Искусство вечно» (подразумевающее «жизнь коротка»). И тараторит, и прыгает совершеннейшим шутом гороховым рядом с женщиной, которой совсем не нужен.

Левитин добавил в спектакль два чеховских текста -- рассказ «Враги» (целиком) и «Чайку» (мелкими кусочками). История о враче, вызванном к якобы умирающей даме через пять минут после того, как у него самого умер сын, и вдруг обнаружившем, что никакой дамы нет, она обманула мужа, изобразив болезнь, чтобы сбежать с любовником, превратилась в рассказанный главным героем сюжет, подходящий, по его мнению, для театральной постановки. В спектакле возникает еще один спектакль. Филиппов здесь -- этот самый измученный врач, утащенный рыдающим помещиком за 13 верст к якобы больной жене; Ливанову достается роль обманутого мужа.

И снова замечательное партнерство, снова воспроизведение ситуации неконтакта героев. Оба персонажа оскорблены -- один бегством жены, другой тем, что в миг настоящего горя вынужден быть свидетелем, по его мнению, пошлой мелодрамы. Оба глухи к чужому горю, и оба не правы -- и театральное громокипение героя Ливанова (чрезмерное -- увиденное чрезмерным -- героем Филиппова, это его оптика) становится отличным фоном для страшного, смертельно усталого, почти немого взрыва собеседника.

Цитаты из «Чайки» возникают как резюме некоторых сцен -- герои проговаривают знакомые фразы и поясняют, обращаясь к публике: «Чехов. Чайка». Так Левитин охлаждает температуру на сцене, призывает зрителей помнить, что они в театре. Тут он преуспевает, и даже слишком: порой спектакль остывает до весьма низких температур. Но работа с темпом, к сожалению, удается Левитину редко -- в результате спектакль предстает набором сцен, то проходных, то чрезвычайно удачных... Среди них мрачной и мощной глыбиной высятся «Враги». Они и останутся в памяти.