Василий Павлович Аксенов прожил без малого семьдесят семь лет. Последние полтора года (с января 2008-го) он пребывал буквально на грани бытия, но и утратив сознание, словно бы не хотел покинуть страстно и неизменно любимую им нашу грешную и прекрасную землю. Что неудивительно: Аксенов был сверхщедро наделен даром искренней и свободной любви к тому единственному миру, в котором нам выпало жить. Этим даром надиктованы и пропитаны все без исключения книги Аксенова, этот дар позволил ему уже в ранних сочинениях расковать и расколдовать примороженный городской русский язык, запечатлеть великое множество ярких и трогательных лиц, вселить в души своих читателей доверие к свободе, уважение к самим себе и надежду на счастье.

Не понаслышке зная, что такое беда, мальчишкой лишившись отправленных в застенки родителей, попав после детдомовских мытарств в Магадан, где отбывала послелагерную ссылку его мать Евгения Семеновна Гинзбург (в будущем автор одной из самых страшных и душевно высоких мемуарных книг о сталинской тюрьме и каторге), Аксенов никогда не признавал «законных прав» зла и никогда не смешивал его с добром. Ранние вещи Аксенова вроде «Звездного билета» (1961) или «Апельсинов из Марокко» (1963) кому-то теперь могут казаться наивными и слишком крепко сцепленными с эпохой «оттепели», но отказать им в благородстве, свободолюбии и веселом мужестве позволит себе лишь тот, кто все эти понятия -- безотносительно к Аксенову -- почитает химерами и выдумками.

А Аксенов любил выдумывать, претворять обыденность в сказку, вести за синей птицей, дарить симпатичным героям удивительные подарки, громоздить великолепные несуразности, таким образом напоминая читателям о том, что жизнь наша -- при всей ее жестокости и глупости -- к мраку и страху сводиться не должна, что человек создан свободным и предрасположенным к любви, что мерзавцы, даже если их кругом великое множество, все равно останутся убогим и смешным меньшинством. И подернутые то большей, то меньшей светлой печалью рассказы молодого Аксенова -- «Местный хулиган Абрамишвили», «На полпути к Луне», «Маленький кит, лакировщик действительности», даже «Завтраки 43-го года» (где циничный и жестокий «потомок марсиан» уходит от, казалось бы, неизбежного морального возмездия) и «Победа» (где гениальный гроссмейстер формально капитулирует перед нахрапистым хамом и предвидит многочисленные повторения этого курьезного и по-своему закономерного сюжета) -- свидетельствуют об аксеновской вере и надежде не меньше, чем его истории с хорошим концом.

«Затоваренная бочкотара», самая удивительная и доподлинно победительная вещь Аксенова, вопреки дурным предчувствиям, то и дело странным образом проскальзывающим в тексте повести и сбивающим изначальный ее мажор, все-таки успела затариться, затюриться, зацвести желтым цветком прямо в «пражскую весну» 1968-го. Осенью того же года танки прошли не по одной только возликовавшей было Чехословакии. Начались те самые смутные, нервные, болезненно хмельные, обескураживающе двусмысленные, но и ставящие перед человеком и художником куда более серьезные, чем прежде, вопросы «поздние шестидесятые -- ранние семидесятые», достовернейшим и неотменимым памятником которым стал лучший роман Аксенова -- «Ожог». Боль его не проходит и сейчас. Как и любовь-сострадание ко всем Аполинарьевичам (физику, скульптору, врачу, джазмену, литератору), на которых «распятерился» мыкавший горе на Колыме мальчик Толя фон Штейнбок, писатель Василий Аксенов.

Предельная искренность здесь сошлась с головокружительной игрой, взыскание неба -- с рыдающей ненавистью-жалостью к тем, кто корежит людские судьбы либо (что столь же отвратительно, но еще горше) предает свободу, любовь и красоту за надлежащее количество сребреников (рядом с пятью протагонистами-творцами крутятся пять вчерашних друзей, ставших отступниками, в чьих прозваньях так или иначе слышен серебряный звон), трагедия с капустником, хроника текущих событий -- с творимой легендой, раскаяние в собственном легкомыслии и легковерии -- с верностью тому лучшему и главному, что всегда жило в Аксенове и влекло к нему самых разных людей.

Рано или поздно об Аксенове будут написаны увесистые и решительно противоречащие друг другу книги, благо сам Василий Павлович работал с изумляющим азартом и оставался писателем до тех пор, пока не вцепился в него последний недуг. «Остров Крым» (1979) и «Скажи изюм» (1983), «В поисках грустного бэби» (1987) и сочиненный сперва по-английски «Желток яйца» (1989, по-русски -- 2002), «Московская сага» (1994), «Новый сладостный стиль» (1998), «Кесарево свечение» (2000), нежданные-негаданные, «осьмнадцативечные» по фактуре и ошеломительно молодые по духу «Вольтерьянцы и вольтерьянки» (2004), «Москва-ква-ква» (2006), «Редкие земли» (2007) -- каждый из этих романов даст материал и для солидной диссертации, и для закрученного эссе, и для величального тоста, и для полемического выпада, и для простой читательской радости от «вкусного» и живого сочетания звонких и объемных слов. (Да так, собственно говоря, и происходило, когда они -- сперва с запозданием, потом своевременно -- досягали русской аудитории.)

А ведь есть еще рассказы, пьесы, стихи. Есть чудесные книги для отроков и отроковиц -- «Мой дедушка -- памятник» (1970) и «Сундучок, в котором что-то стучит» (1973). Есть статьи, выступления, интервью, в которых неколебимая приверженность свободе сплавлена с горячей и зрячей любовью к России. Есть огромный и радостный, фантастический и совершенно реальный, рождающий счастливый смех и чистые слезы, человечный и упорно зовущий ввысь мир, который выстроил и подарил людям последний виденный нами въяве волшебник -- Василий Павлович Аксенов.

Земной ему поклон и светлая память.