Саммит Россия -- Европейский союз, который на сей раз проходит в Хабаровске, не обещает ни достижений, ни скандалов. Формально ничего существенного не происходит, долгожданные переговоры по новому соглашению начались, но идут вяло. Обе стороны погружены во внутренние проблемы -- экономический кризис сильно сказался и на России, и на ЕС.

Однако за скромным фасадом бездна взаимного отчуждения, едва ли не самая глубокая за всю историю отношений. Дело не в конкретных противоречиях, которые неизбежны при столь масштабном взаимодействии, но преодолимы при наличии доброй воли. Вот ее-то как раз и нет.

Два масштабных кризиса за несколько месяцев -- грузинский в августе прошлого года и газовый в январе этого -- внесли глубокий дисбаланс в отношения между Москвой и Брюсселем. Назревал он давно, еще в 2006 году стало понятно, что прежняя модель отношений исчерпана. Постепенное вхождение России в общее европейское пространство посредством сближения российской социально-экономической системы с образцами ЕС, как это виделось в 1990-е годы, не состоялось. Идея интеграции через обмен энергетическими активами, предлагавшаяся Владимиром Путиным в середине 2000-х, не сработала. Ничего другого ни Россия, ни Евросоюз предложить не могут.

Стагнация вроде бы не мешала развитию экономических связей, но политические проблемы аккумулировались, не решаясь. Грузия и Украина послужили мощными катализаторами, благодаря которым накопившееся взаимное недоверие выплеснулось наружу.

Сегодня невозможно отрицать, что Россия и ЕС вовлечены в острую геополитическую конкуренцию на постсоветском пространстве. В ее основе -- энергетическая проблема. Беспрецедентный сбой европейского энергоснабжения в январе этого года подорвал уверенность Европейского союза в надежности восточного направления поставок. Главными пострадавшими стали новые страны -- члены Евросоюза, они же -- наиболее зависимые от российского сырья. Внутри ЕС нарастает общее раздражение ситуацией с энергобезопасностью, усилия по нахождению альтернатив вызывают растущее противодействие Москвы, в результате возникает замкнутый круг воспроизводства недоверия. Недоверие же приводит к тому, что и без того не особенно большое желание понять логику поведения другой стороны, которая заведомо трактуется как злокозненная.

Россия не верит, что «Восточное партнерство» может быть чем-то иным, нежели стремлением выдавить Москву из зоны ее интересов, а европейцы исходят из презумпции того, что любые шаги России по отношению к соседним странам диктуются только имперскими амбициями.

Все усугубляется неразберихой внутри Европейского союза. Экономический кризис обострил противоречия между разными группами стран. Несколько государств стоят на грани банкротства. Крупным державам с трудом удается сдерживать протекционистские инстинкты, смертельные для единого рынка. Чехия устроила правительственный кризис в разгар собственного председательства в Европейском союзе. Следующий председатель -- Швеция намерена придать новый импульс заглохшему процессу расширения ЕС, хотя Евросоюз явно никак не может переварить предыдущую волну. На этом фоне Россия выглядит в глазах европейцев как дополнительная серьезная проблема, усугубляющая все остальные.

С российской точки зрения такой же проблемой является Европа, с которой невозможно иметь дела из-за царящего там хаоса и настойчивого стремления играть политическую роль, на которую Европейский союз просто не способен.

Не стоит забывать и о тлеющем очаге конфликта в Грузии. Хотя внешне Россия и ЕС вроде бы сотрудничают по обеспечению безопасности в этой зоне, на деле встречные подозрения велики.

Судя по всему, постсоветские страны в обозримой перспективе будут поставщиками исключительно проблем разного масштаба -- экономических и политических. Поскольку и Россия, и ЕС претендуют на то, что способны участвовать в их решении, естественно, с учетом собственной выгоды, то рост трений запрограммирован. Россия обладает энергетическим и финансовым ресурсом, который она может задействовать, Евросоюз опирается на собственную привлекательность для большинства из сопредельных стран и их желание найти противовес Москве. В целом игру с нулевой суммой никто уже особо не скрывает, хотя ее результат непредсказуем. Ставка в игре слишком высока -- стабильность на значительной части территории Евразии.

В Европе сейчас возлагают надежды на то, что Ирландия все-таки ратифицирует Лиссабонский договор и Европейский союз начнет выходить из институционального тупика. О том, что будет, если кельты снова заартачатся, никто не хочет даже думать. Но даже если референдум пройдет успешно, это не будет означать превращения ЕС в единый политический механизм -- договор намечает лишь общие контуры.

В Москве изменений тоже не ожидается. Понимания того, чего Россия и Евросоюз хотят друг от друга хотя бы в среднесрочной перспективе, нет. Делать вид, что проблемы носят технический характер, уже невозможно. Сдвиги в глобальной расстановке сил, стимулированные кризисом, должны вызывать опасения и у европейцев, и у россиян -- центр мирового внимания и развития перемещается в другие части света -- в Азиатско-Тихоокеанский регион. Но осознания этого ни в Европе, ни в России пока нет. И похоже, что в обозримом будущем соперничество будет только обостряться, хотя реальных ресурсов для него гораздо меньше, чем кажется.