Писать о бестселлерах уже немодно. Прошли те времена, когда творчеству Александры Марининой посвящались «круглые столы» и статьи в умных журналах, а Бориса Акунина провозглашали спасителем погрязшей в морализаторстве русской литературы. Ну кому, скажите на милость, интересно сегодня читать рецензию на двадцать какой-то роман «русской Агаты Кристи» или рассуждения об «изысканном слоге» писателя-филолога? Их книги лежат на лотках, с ними можно не без приятности провести субботний вечер -- и довольно. Стоило развернуться российской массовой культуре, хоть плохонькой да своей, как дискуссии о соотношении элитарного и массового стали утихать. Граница между «лотком» и «высоким искусством» не то что бы устоялась, но как-то утратила свою актуальность. Лучшим аргументом в пользу «низкого жанра» стала не цитата из Ролана Барта, а полновесный коммерческий успех. И все вроде бы согласились с таким положением вещей. Все, кроме самих писателей.

К счастью, литературный процесс шире и интереснее интеллектуальной моды. В тот момент, когда критики вроде бы окончательно забыли о Марининой и перестали удостаивать Акунина больших статей, ограничиваясь снисходительными похвалами внизу обзорной колонки, два главных автора российской поп-литературы выпустили если не лучшие, то уж точно самые любопытные свои книги. Акунин оставил на время свой тщательно сконструированный XIX век. В романе «Алтын-толобас» (смысл заглавия объяснять не буду, прочитаете -- сами узнаете) детективные загадки распутывает уже не Эраст Петрович Фандорин, а его прямой и куда более недалекий потомок, прибывший из эмиграции на Родину. Действие разворачивается в двух временах: разудалый постперестроечный карнавал с новыми русскими, кокаином и ночными клубами чередуется с фактурными описаниями Москвы второй половины XVII века. Двигатель сюжета -- тайна библиотеки Ивана Грозного.

Новый детектив Марининой «Когда боги смеются» выигрышно смотрится на фоне двух-трех предыдущих ее романов, совсем уж выморочных. Кажется, писательница наконец-то открыла глаза, обнаружила, что мир меняется, и принялась со вкусом описывать городскую реальность конца тысячелетия. И здесь не обошлось без ночных клубов, «кислотной» музыки и молодого поколения в обуви на десятисантиметровой подошве. Но дело не только в модных штампах -- в замкнутый и изрядно поднадоевший мирок оперативника Насти Каменской попало немного свежего воздуха. И пусть швы между различными реальностями, в которых обитают ее персонажи, еще слишком заметны, похоже, Маринина сможет вернуть себе славу не только главного детективщика, но и главного бытописателя современной действительности.

В отличие от высокой литературы, которая может себе позволить быть сколь угодно «оторванной от жизни», литература массовая просто обязана проявлять внимание к предлагаемым бытовым обстоятельствам. Потихоньку обживать дикий хаос, разверзшийся у нас под ногами, наполнять его уютными смыслами -- в этом и состоит социальная функция поп-культуры. Неосознанно наши литераторы подчиняются этому императиву. Современность у всех получается разная.

Взять хотя бы современный жаргон. С этой точки зрения Акунин заслуживает твердой двойки. «Серьезная волына. Сажает тройными очередями. Похоже, я вляпался в какашечную историю. Кто этот геноссе?» -- так у него разговаривает новорусский бандит. Еще хуже получилась пигалица-журналистка: «Сейчас выпьем чаю, жрать все равно нечего, и я мылю в редакцию. Попробую выяснить, что за фрукт этот твой Каэспешник. Точнее, уже сухофрукт, потому что после встречи с абреками Большого Сосо он вряд ли останется в лоне живой природы». Писатель почему-то решил, что если жителю современной Москвы меньше тридцати, он никогда не скажет «я иду». Непременно «я мылю, хиляю, чапаю» -- и еще два десятка совершенно идиотских и неупотребительных вариантов, вычитанных бог весть в каком словаре современного сленга. Недостаток новой акунинской книжки напоминает о несовершенстве его романов «фандоринского цикла». Исторические детали в его детективах из XIX века были столь же назойливы и искусственны, как и молодежные словечки в «Алтын-толобасе». Удивительным образом этот недостаток напрочь отсутствует в исторических главах нового романа, повествующих о XVII веке (кажется, это лучшее из написанного Акуниным). Солидная временная дистанция смягчает истерическую назойливость деталей. Почти случайно писатель набрел на свое истинное призвание -- авантюрный исторический роман, а отнюдь не детектив или триллер (детективные загадки и саспенс никогда не были его сильными сторонами). Будем надеяться, он и сам об этом догадывается.

С точки зрения правдоподобия и чувства меры Маринина одерживает над Акуниным убедительную победу. Стоит ей вставить в обыденную фразу одно подслушанное на улице молодежное словечко, и она уже слышится вполне аутентично. «И если кто-то скажет обо мне одно плохое слово, он его как бы убивает. Представляешь?» -- это слова певички о своем поклоннике-маньяке. Но Маринину подстерегает другая беда. Ее увлеченность плохо понятой «психологией» персонажей наносит все больший ущерб детективной занимательности ее романов, когда-то поразивших разветвленностью и занимательностью сюжетов. Детективщица Маринина стремится стать психологом-реалистом. Интеллектуал Акунин заигрывает с детективным жанром. Они словно стесняются быть самими собой -- и напрасно. Хотя как знать -- в конце концов невротическое стремление убежать от самого себя заложено в самой природе искусства, пусть даже массового, и этот недостаток наших поп-писателей является продолжением их неоспоримых достоинств.