На «Дядюшкин сон» БДТ им. Товстоногова в постановке художественного руководителя театра Темура Чхеидзе лишний билет спрашивали еще у метро (правда, Театр им. Моссовета, где проходили гастроли, находится от метро довольно близко), а после спектакля долго не смолкали овации. Впервые они раздались еще до начала, когда, объявляя номинации, фирменный голос «Золотой маски» произнес: «Лучшая женская роль -- Алиса Фрейндлих, лучшая мужская роль -- Олег Басилашвили».

Те, кто пришел посмотреть на известных российских актеров, вероятно, остались довольны. Алиса Фрейндлих не сходит со сцены почти все три часа, Олег Басилашвили появляется чуть реже, зато в крайне эффектном и запоминающемся образе. Напудренный и нарумяненный, в напомаженном парике с волной, он уморительно выкидывает коленце, когда садится на стул, перемещается, ссутулившись и вжав плечи, мелкими пританцовывающими перебежками, веселит зал шутками про геморрой. Алиса Фрейндлих в роли матери, всеми правдами и неправдами пытающейся выдать 23-летнюю дочь Зинаиду за богатого, но слегка выжившего из ума князя, не раз демонстрирует свое фирменное возмущенное заикание («В-в-в-вы что имели в в-в-в-виду?»). Узнать его можно даже с закрытыми глазами, но театр -- это место, в котором действует правило: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

Со звездными ролями все более-менее ясно, но это только две из пяти номинаций. Дальше возникают вопросы. В каком смысле работа Полины Толстун, молодой актрисы БДТ, порывисто рассекающей сцену и напористо изображающей чистоту, -- лучшая женская роль? Как колышущиеся полупрозрачные занавески и часы с невыносимо неспешным ходом маятника, установленные в центре (художник Эмиль Капелюш), выражают мир Достоевского? Они намекают на легкость водевиля, очарование сна (поклонник Зинаиды пытается убедить князя, что его недавнее сватовство всего лишь «очаровательный сон»), мнимую беспечность обмана? Но почему это более походит на размеренность глубокой комы?

Изредка кома прерывается комически или трагически. Комически -- когда персонажей и зрителей развлекает хмельная полковница (Елена Попова). Она не только разносит, пересказывая в лицах, множащиеся слухи о князе и его предстоящей женитьбе, но и выполняет функции любимейших героинь Достоевского: отчасти в жалких, отчасти в бессвязных словах доносит крупицы правды тем, кто давно от нее отказался. Трагически -- когда в тревожной темноте загорается ряд керосиновых ламп и на опустевшей сцене появляется женщина в черном; ближе к финалу выясняется, что это мать умирающего возлюбленного Зины. Она обвиняет Зину в убийстве сына и надсадно кричит.

Московский показ спектакля -- это, безусловно, возможность для столичных театралов причаститься «к ежедневному рождению истинного искусства, творимого под сводами Большого драматического театра» (слова из поздравления с Днем театра, размещенного на сайте БДТ). В этом искусстве есть точные координаты верха и низа, правого и левого, истины и лжи. В нем не бывает фальши, хотя бы просто потому, что внутри искусства, называющего себя истинным, фальшь не предусмотрена вовсе.

Но если посмотреть не на замечательных актеров, а на само это пространство координат «истинного искусства» немного со стороны, с бельэтажа, например, или даже с первого яруса балкона и не впасть в преступную дремоту, то останется еще один вопрос. В каком смысле «Дядюшкин сон» -- лучший драматический спектакль большой формы? Образец вселенной, которая, будучи однажды заведена часовщиком, исправно тикает годами? Но такой фокус давно уже не новость, подобных примеров сотни -- приглушенное тиканье слышится во всех уголках России, сразу после третьего звонка.