Афиша нового спектакля Владимира Мирзоева с мужем, женой и ее любовником в полумасках недвусмысленно обещает мелодраму. В каком-то смысле так оно и есть, хотя нобелевский лауреат Гарольд Пинтер писал не для бульварного театра. Но в пересказе его пьеса -- любовный треугольник, эффектно развернутый ретроспективным изложением интриги.

Спектакль начинается с того, что обманутый муж приходит "поговорить" к своему лучшему другу, сделавшему его рогоносцем. Потом шаг за шагом сюжет отматывается назад, к вечеринке девятилетней давности, на которой пьяный Джерри наговорил комплиментов невесте друга Эмме. А между ними тайные свидания, поездки Эммы с мужем Робертом в Венецию, раскрытие обмана и... круг замыкается признанием Роберта в том, что и он изменял.

Женская толпа, осаждавшая Театр Станиславского в день премьеры, знает, чего хочет. На поклонах к исполнявшим главные роли Максиму Суханову и Андрею Мерзликину -- очередь с цветами и подарками. На этом фоне особенно эффектной кажется фраза Станиславского, помещенная на программке, -- про "театр-счастливец", который и в дни голода и урожая, войны и мира "оказывается нужным и наполненным". И правда, на долю "Предательства" пришелся успех. Но не совсем тот, что бывает у антрепризы, когда завороженные лицезрением на сцене кумиров зрители тают как масло.

Почти трехчасовую говорильню, исполненную парадоксов и глубоких пауз, от которых герои Пинтера как будто впадают в ступор, режиссер украсил эротическим напряжением и психологическим саспенсом. Художник Алла Коженкова увлеклась в первую очередь костюмами -- то дырчатыми свитерами, то прозрачными балахонами, в которых актриса Анна Чурина не без удовольствия демонстрирует свою фигуру. А для оформления сцены решающим оказался большой полотняный экран, на котором Джерри и Роберт меланхолично малюют нечто желто-фиолетово-красное, похожее на щель. Метафизическую, очевидно.

В спектакле Мирзоева метафизикой поддувает, и происходит это главным образом за счет давнего мирзоевского протагониста актера Суханова, вышивающего по жанровой канве прямо-таки изысканные узоры. Суханов играет не только Роберта- рогоносца. Он играет -- как кошка с мышкой -- и с жанром, и со своими партнерами. Когда красный от смущения и страха Джерри-Мерзликин старательно давит слезу, Суханов дает залу знак: вот, мол, как глуп мой приятель. Когда ему лжет Эмма-Чурина, он брезгливо ее передразнивает и для порядка немножечко душит. Квинтэссенцией же инфернального комизма явились интермедии, в которых Роберт-Суханов читает стихи на тему "победы зла" то с муляжом разделанной туши на спине, то с окровавленной косой в руках.

Впрочем, есть и лирика -- в этот момент Суханов вроде как обманутый муж и потому засовывает голову в высокий фужер, а друг Джерри приводит его в чувство, поливая водой. Воды в спектакле вообще много -- ею поливаются любовники, ее переливают из пустого в порожнее, пока наконец дождь не смывает в конце с "экрана" знаменательный рисунок. Вместе с хореографическими вставками, сложными поддержками, заменяющими половой акт, и меланхоличной музыкой между сценами это составляет таинственный саспенс, который, впрочем, ничем не разрешается.

По Пинтеру, разумеется, никакого разрешения и быть не может. Впрочем, как и бытового психологизма, и серьезных переживаний по поводу супружеской измены. Поэтому, когда свершается круг и герои занимают изначальное положение, в сухом остатке немножко старомодный метафорический "авангард" и ритуальные актерские танцы Суханова и Мерзликина. Женская половина зала с букетами любит их за что-то другое.